Ковчег для незваных

Куда только девалась обычная незлобивость Сергея: все в нем сейчас было перекошено беспамятной яростью, которая, изливаясь на окружающих, вызывала в них ответный азарт. Поэтому, едва из-под тягуновского сапога выдавилась первая кровь, толпа, словно подстегнутая изнутри, мгновенно захлестнулась вокруг лежащего, накрыв его с головой.

- А-а-а-а!..

Федор бросился было туда, в общую кашу, чтобы попытаться остановить, утихомирить, унять это побоище, но лопатистые руки Овсянникова, клещами сдавив ему бока, силою вынесли его наружу:

- Дурной, не видишь, что ли,- не в себе народ,- увещевал он Федора, увлекая прочь от гудящего шалмана, - им сейчас, кто ни попадись под руку, насмерть забьют и правого, и виноватого, не наше это дело, Федек, пускай милиция разбирается, она за это деньги получает.

Оттуда, сзади, вдогонку им взвивался тонкий голос Алимжана:

- Зачем, братцы, не по закону ето, какой хурда-мурда может быть, его в отделение нада, суд нада давать!..

- Разве с нашим братом по-людски сговоришься,- втолковывал ему по дороге Овсянни-ков, - ни в жизнь! Друг дружке за копейку глотки готовы перервать, а ежели еще и скопом, десятеро на одного, то хлебом не корми, дай отыграться. Злобой исходим, Федек, довели народ до белого каления, продыхнуть не дают, вот он на самом себе и отыгрывается. Не горячись в таких делах, Федя, затопчут...

Когда они возвратились, дневная жизнь эшелона полностью перебралась под открытое небо. Вдоль полотна и придорожной лесополосы, от головного пульмана до хвоста состава курились дымки семейных времянок и костерков. Запахи скудного быта растекались окрест, сливаясь с терпким настоем станционной смеси угольного перегара, смолы и мазута.

- Садись, Федек, наломался, видать, - встретил Федора отец, раздувая огонь под обеден-ным таганком, - сейчас тебе мать похлебать чего оборудует, подогрею только.

Федор сложил рядом с ним котомки с продуктами, тяжело опустился на теплый дерн придорожного кювета, сказал, с трудом складывая слова:

- Брось, папаня, не утруждайся, мутит меня чтой-то, не до еды, нутро воротит.

И устало отвалился на траву. И закрыл глаза.

2

Под вечер, среди наступающих сумерек, у вагона появился Мозговой в сопровождении угрюмого старшины железнодорожной милиции:

- Слушайте сюда, граждане хорошие! - Он выглядел постаревшим, обычно упористый взгляд его затравленно метался по сторонам. - Тягунов арестован за убийство, а Батыев вместе с ним, как соучастник. Семье решать, ехать дальше или оставаться тут, ждать суда. Если остаетесь, выгружай монатки, а дальше поедете, придется со старшиной пройти, допрос с вас сымут, такой порядок.

Старшина раздвинул было брезгливо сомкнутый рот, как бы решаясь заговорить, но затем, видно, передумав, лишь лениво зевнул в кулак и отвернулся.

В воцарившейся тишине сначала спохватилась Наталья.

- Без мужика не поеду, - она по обыкновению тряхнула рыжей копной, какой ни есть, а мой. - И шагнув к вагону, взялась за скобу двери. - Нам, что собраться, что подпоясаться, всего добра - у калеки в суме уместится.

Едва Наталья исчезла в дверном проеме пульмана, как татарский клан тоже пришел в движе-ние. Батыевы наскоро собрали в кучу вынесенную к обеду посуду, а затем молча, ни на кого не глядя, гуськом потянулись туда же, за вещами. Долго еще потом снился Федору этот высокий полдень в мае, в желтом свечении ее волос, и сквозь него - это свечение - безмолвный проход батыевской поросли. "Спаси нас, Господи, и помилуй".

- Надо же, мать твою перемать, - в сердцах выругался Мозговой, обращаясь почему-то к одному Федору, - говорил ведь, не перепивать, сосать им теперь лапу на лесоповале, если в расход не пойдут...

Но Федор словно окаменел, уже не видя и не слыша того, что происходило следом за этим...

Вызвездило, когда к огню рядом с ним, разворачивая кисет, подсел Овсянников:

- Не прогонишь?

- Места много.

- Кури, бери, Федек?

- Пропущу.

- Муторно?

- Бывает...

Костерок затухал, пламя сникало, трепетный налет белого пепла оседал на дотлевающих угольях. Темь вокруг сжималась все плотнее и непрогляднее, вязкой стеной отгораживая их от окружающего.

Овсянников не отрываясь смотрел в огонь, попыхивал самокруткой, изредка сплевывая в огонь: