«Гроски, – наябедничало сознание, – а нам только что дали по морде». Бздыщ! – отозвалась моя щека, на которую обрушился второй полновесный шлепок. Лупили открытой ладонью, мерно и с явным намерением продолжать до Последнего Потопа. Бздыщ! «Гроски, сделай что-нибудь, – взмолилось сознание. – Нам мокро, мы устали, нас лупят. Жизнь – отстой». Рациональная часть куда-то запропастилась, осталась ноющая. Попробовал прикинуть, где я нахожусь, но выходило одно: в темноте. И в мокроте. Шевельнулась слабая надежда: вдруг все-таки лекарская, какая-нибудь травяная ванна Аманды – ничего, что ванна холодная, а я лежу в ней в одежде… – Амандочка… – простонал я и открыл глаза, чтобы глобально убедиться в своей невезучести. – Привет, Лайл, – отозвался Рихард Нэйш, наклонившийся над моей пока еще не хладной тушкой со своей самой маниакальной ухмылкой. – Я умер, да? – выдал я и закашлялся: соль драла горло и нос. – Слушай, без обид, но если ты – мое персональное наказание, то можно написать заявление и перевестись на какой-нибудь другой круг преисподней? Бдыщ! – Какого черта ты меня лупишь, когда я уже пришел в себя?! – Признаюсь, это совпадает с моими желаниями, – отозвался Нэйш. – Позволь спросить, о чем ты вообще думал? Ты нас едва не убил. – Я нас… я?! – от возмущения я все-таки перешел в сидячее положение. Попутно отплевывая воду. – Насколько я помню, это не я распинался на тему «есть только хищники и жертвы, Лайл, позволь я грохну тебя быстро и безболезненно»! – Звучит так, будто ты обижен, что все закончилось. А что-то там закончилось, что ли? С волос у Нэйша льет вода, в глазах проступили морозные узоры, на лбу и висках вздулись вены – попортили красоту. Но хоть взгляд вменяемый. Ну, насколько он вообще может быть вменяемым. – Здесь была Великая Целительница, поцеловала тебя в лобик – и ты сходу вылечился? – Гиппокампы, – сипловато отозвался Нэйш, махнул рукой куда-то в сторону, откуда слышался плеск. – Они были неподалёку, здесь… думаю, в момент серьезной угрозы я призвал их неосознанно, и они пришли. Вывели нас почти что ко входу. Здесь воды меньше. Мне невольно пришлось держать контроль, и это… можно сказать, слегка меня отрезвило. Ты рассчитывал на это, когда пробивал проход? «Штормит», – подумал я, когда увидел, как его качнуло при подъеме. Потом поднялся сам и понял: точно, шторм, и немаленький. Ноги отказывались держать намертво, стонали, что хотят полежать еще, там, где мокренько и прохладно. Подлая вымокшая роба тянула за ногами. В попытках остановить качку я оперся о Нэйша, как о мачту. – На самом деле – просто пытался удрать, – оказывается, я еще и хриплю, будто орал несколько часов подряд. – Чертовски не хотел встретиться лицом к лицу с твоим маниакальным близнецом-убивашкой. – Откровенно говоря, – пробормотал Нэйш и ухитрился опереться на меня в ответ, – я тоже не хотел бы с ним встретиться лицом к лицу. Чудно. Ну да, конечно, юмор просто необходим, когда бредешь по щиколотки в морской воде, приобнимая за плечи своего бывшего заключенного (потом напарника, потом заместителя, потом опять заключенного, теперь вот вновь напарника). Мне, например, отчаянно не хватает этого целительного свойства. Очень может быть, оно случайно вымочилось в воде, где мне пришлось прополоскаться вместе с Нэйшем и гиппокампами. – Куда теперь? – Туда, Лайл. Давай же. Идем. В любом случае, думаю, выходы перекрыты. И не можем же мы просто уйти, не выяснив что там. На третьем уровне. – А ты в состоянии? – разумно усомнился я. Сам я чувствовал себя так, что вот-вот – и меня нужно будет катить по коридору. – Как ты вообще? – Довольно… своеобразное настроение, – отозвался Нэйш светским тоном. – Но, кажется, я вполне себя контролирую. Если, конечно, не считать того, что мне почему-то хочется убивать. – А, то есть, ты в норме. Ладно, согласен докапываться до сути хотя бы на четвереньках. Мы брели по коридорам, поддерживая друг друга, оскальзываясь в мокрой обуви и временами опираясь еще и на стены. Нэйш молчал и на глазах выцветал с лица, я чертыхался, и в целом мы являли собою вполне достойную компанию с того света. Во всяком случае, нас никто не остановил. Хотя кто их тут знает, на Рифах, может, им нечасто приходится видеть охранника блока и заключенного, мокрых с головы до ног и интимно гуляющих по коридору в обнимку. Очень может быть, вся охрана, какая нам попадалась, приписывала эту картину недосыпам и старалась поскорее изгнать ее из собственного разума. А может, им не было до нас дела. Может, им было дело до черной волны голода, которая поднималась оттуда, куда спускались мы. Может, они не слышали наших шагов из-за мерных вздохов чего-то огромного, сглатывающего, ворочающегося там, внизу… ЭТО знало, что мы идем. Предвкушало, потирало щупальца. Готовилось перемолоть – как ломают хребет крысе. Безразмерное, дикое, давящее… А в помещении-то ничего особенного не было. Широкий зал со скудным освещением, на противоположном конце – такая же дверь, как та, в которую мы вошли. Посреди зала, на возвышении – широкий люк. Такие же люки – в углах зала. И охрана – с бледными, выпитыми лицами, четыре человека в серой форме, они даже не сразу заинтересовались – есть ли у нас сюда пропуск. «Напарник-неадекват – мой пропуск», – подумал я мрачно, когда увидел, как Нэйш точными, жесткими движениями вырубает двух ближайших охранников, после чего заслоняется третьим от четвертого. – Не убивай! – заорал я в легкой надежде, что прыгать на Рихарда в попытках спасти тушки местных «скатов» все же не придется. Повезло. Нэйш всего лишь задержал губы у уха охранника и тихо, но внятно обозначил: «Вон». – Тон был убедительным, – признал я, когда «скаты» вывалились в дверь, оставив на полу слабо шевелящихся товарищей. – Не тон, они признали, что я сильнее в данный момент… то есть стали жертвой, я говорил тебе, – лицо у Нэйша малость подергивалось, так что мне подумалось: а ведь ему стоило труда удержаться. – Люк. Он отпер задвижку, но сдвинуть с места массивную крышку в одиночку все равно бы не смог. А я не торопился помогать: примерз, приморозился ногами к полу. Слушая утробные, горячие, жадные вздохи чего-то непомерного под землей. «Скгрл. Сгллл. Богллл», – неслось из-под пола.