Ковчег Иоффа

«Салют, май Дарлинг! Извини, что надолго исчезала. Ты Же знаешь, во время энергопоста лучше отключиться от всех и вся. Но вот я снова дома. Будет ли у тебя возможность приехать? Я не против встречи. Я почти не сплю, почти не ем, и сил у меня так много, что я смогу вплотную работать над своей целью и гулять по городу с тобой».

Стоит ли говорить, как быстро я решил навестить Веру?!

Глава 4

Нет более сильного эгрегора города, чем эгрегор мифологического, литературного Санкт-Петербурга. Воистину, это так! Тамошние сфинксы, всадники, желтые дома, мосты и площади – это не камни, а тексты и поэмы. И, поверьте, я бы испытал по этому поводу восторг, если бы Школа не лишила меня исконного, одухотворенного восприятия эгрегора. Однако ее демистификационная мощь была столь велика, что Санкт-Петербург оказался в моих глазах лишен своей пикантной начинки.

С другой стороны, из-за моего литературоцентричного сознания любой город превращался для меня в бесконечный анонимный текст – поверьте, господа, это проклятие! – и от него нельзя было нигде спастись!

Итак, я приехал в Петербург. Шел по Петроградке. За сумрачными модернистскими фасадами, под карнизами которых, должно быть, сидели невидимые горгульи, я улавливал психические излучения, дрейфующие в обыкновенном питерском тумане. Туман, тысячелетия назад зарекомендовавший себя живым и таинственным, был просто конденсатом. Дверь (бордового цвета, как суперобложка моего «Улисса») была просто дверью. Лестница – лестницей. Чувствуя под подушечкой пальца податливую кнопку звонка, который играл истошно мелодию «На голубом Дунае», я осознал важное. Чрезвычайно важное. Вот оно: демистифицированный мир мгновенно умирает. Это закон.

На этом открытии Вера распахнула дверь и запрыгнула на меня по-лягушачьи – обвив шею руками и обхватив талию ногами. Оставаясь в этой же позе, она захлопнула дверь, махнула рукой в глубь квартиры и сказала: «Туда». Мы вошли в круглый холл, из которого было пять дверей. «Туда», – показала она, и я открыл дверь, которая была бы по циферблату на десяти часах. Дверь венчала какая-то фреска, но я не успел ее рассмотреть.

Только я увидел кровать, брошенную на велюр кресла шляпку канотье, в которой впервые повстречал Веру, во мне вдруг всколыхнулось желание отомстить за капище и за три недели разлуки. Я обошелся с Верой неожиданно грубо. Я хватал ее за руки, кидал на кровать, прикладывал к стене то спиной, то лицом. «Ты меня пугаешь», – поскуливала она, проявляя меж тем куда больше покорности, чем в прошлый раз.

Может, мой напор был компенсацией смущения? Однако закончилось действо в мою пользу – Вера казалась укрощенной. И теперь я мог шептать ей нежности. А она смотрела на меня. Она улыбалась. Ее золотистые рысьи глаза изучали удовлетворение.

– Я совершенно не хочу есть и не хочу спать, – заметила Вера, посмеиваясь, видимо, от полноты бытия.

Она стояла перед шкафом и выбирала одежду.

Первым она натянула обтягивающее ультракороткое бандо, поверх него – еще одно платье, представляющее собой крупную трикотажную небесно-голубую сетку; сверху накинула куртку, выполненную из мягкой просвечивающей пленки с черной надписью катаканой, гласившей неизвестно что. Одежда ее, кажется, овеществляла градиент открытости и прозрачности. Затем Вера взяла сумку, мимикрировавшую под пакет из бутика и, как и все прочее, видимо служившую символом транспарентности и доверия мировому рынку, прозрачный зонт и очки-хамелеоны. Мы вышли гулять.

К вечеру, когда сидели на крыше и смотрели на странные дома, повторяющие формой излучины каналов, Вера заговорила сама:

– Сейчас, после энергопоста, у нас так много энергии! Нам ни за что нельзя пропустить этот звездный час. Ты, кстати, помнишь, что нужно обязательно ставить перед собой цель? Иначе вся энергия, которую ты получил, растворится. И цель надо ставить именно по школьному образцу. Как же все у Школы технично! – говорила она, словно желая наконец мне поведать и о своей цели.

– Но прежде, – напомнил я, подавив в себе желание сообщить о намерении вытащить ее из этой странной организации в ближайшее же время, – надо проверить, истинна ли эта твоя цель. Входишь в состояние эталона и смотришь, как реагирует эфирное тело. По идее, тело должно дать знать, твоя это цель или чужая, помнишь?

– Ну да, – подтвердила несколько недовольно она, точно почуяв по моему тону, куда я клоню.

– Не думай, что это относится к тебе. Но понимаешь, Верочка, я уверен, что… Как бы сказать… В общем, чтобы эту истинность проверить… Короче, я думаю, что при постановке людьми этой цели, именно в этот момент в Школе их обманывают, – наконец твердо сказали, чувствуя неладное.