Ковчег Лит. Том 1

— Жаль, я не знаю слов, — сказал он, допев. — Томас меня выучил этой песне, он говорил, что ее пели ваши революционеры на царской каторге, и когда провожали на смерть своих товарищей. Это была их традиция.

— Вообще-то это вальс — «На холмах Маньчжурии», — как по-английски «сопки», я не знал. — Его до сих пор исполняют духовые оркестры. И под него танцуют.

— Значит, они тоже танцевали.

— Кто?

— Революционеры.

— На царской каторге?

— Перед тем, как идти на смерть.

— Угу, — сказал я по-русски.

Клаус же вдруг начал непрерывно зевать.

— Да, надо поспать. Я попрошу их дать вам шинель.

Он зевнул еще шире, после чего поинтересовался:

— А вы здесь работаете?

— Да, мы все здесь работаем. Коммунизм строим.

— Вы так шутите?

— Oh, no, no. I think so. Byе!

Я постучал в дверь.

— Кинь ему какую-нибудь шинель, — сказал я солдатику.

Тот принес. Я передал шинель немцу. Он улыбался сквозь одолевшую его зевоту:

— Это будет для меня настоящим испытанием: настоящая тюремная камера, разговор с товарищем по борьбе.

Я посмотрел на него внимательно, он не шутил. Караульный у дверей слушал нас, приоткрыв рот и поправляя за спиной автомат.

Майор Джалалов с мичманом Коровиным пили чай. В углу курил матрос Кожедуб. Все посмотрели на меня.

— Он — настоящий коммунист.

— Чего-чего? — сурово наморщил лоб мичман Коровин.

— Этот товарищ — настоящий немецкий коммунист, — не без злорадства повторил я.

Майор с мичманом переглянулись.

— А я ему меж глаз дал, — обреченно вздохнул огромный майор.

Мне даже стало его жаль, но я бы все равно улыбнулся, если б не хотел так спать.

— Но я думаю, он жаловаться не будет. Крепкий парень. Наш человек. Я ему объяснил, что это недоразумение и что утром его с извинениями отпустят, — уверенно проговорил я успокоительные слова. — Сейчас он, наверное, уже спит, — добавил мечтательно, сдерживая зевок.

— Ладно. И ты иди. Кожедуб, проводи его.

Сразу после подъема, наступившего необыкновенно быстро, нас вывели на плац. Маршировали мы под командованием самого мичмана Коровина. Минут через двадцать на плацу появился майор Джалалов. По мою душу.

— Тебя вызывает комендант. Ты уж меня не подведи, — сказал он мне на ухо, открывая передо мною дверь.

— Ага, — ответил я. Майора Джалалова мне было жальче всех.

Я и не думал, что меня ожидает абсолютно классическая сцена. Войдя в кабинет, я довольно бодро доложил о прибытии. За столом сидел капитан первого ранга Бондарь, справа от него, в кресле, лысоватый майор. От недосыпа и утренней строевой я был почти пьян и потому смел.

— Оставьте нас, пожалуйста, наедине, — вежливо попросил особист.

Комендант поспешно вышел.

— Садитесь.

Я сел.

— Рассказывайте.

Я, глядя в глаза майору, рассказал, что парень — настоящий коммунист, уважает нашу страну и мечтает о мировой революции. Я был в восторге от собственных слов: все-таки приятно нести издевательскую чушь, когда тебя впрямую ни уличить, ни наказать не могут, интонация — она ведь неподсудна.

— Дурак, — сказал майор.

— Кто дурак? — безо всякого подвоха спросил я.

— Ты — дурак.

— Почему? — искренне поинтересовался я.

— По кочану, — не без остроумия ответил майор. — Ты никогда его не видел, понял?

— Понял.

— А если где-нибудь вспомнишь, то попадешь не на самый дальний остров, как сейчас, а куда подальше.

— Понял, — повторил я.

— Ты же парень неглупый, — сменил он гнев на милость.

— Ага, — сказал я про себя.

— Если дослужишь без приключений, мы подумаем о том, чтобы дать тебе направление в институт военных переводчиков.

— Служу Советскому Союзу, — негромко, но четко отрапортовал я.

— Подлец, — довольно покачал майор головой. — Далеко пойдешь. Да и теперь можешь идти.

Я встал и попятился к двери.

— Стой. Я тебе верю. И подписку о неразглашении не беру… Или взять?

— Не надо, — скривил я физиономию.

— Иди и помни.

Я уже закрывал дверь с обратной стороны.

Еще час до завтрака я успел помаршировать в общем строю. Одна-единственная мысль, совершенно абсурдная, впрочем, под стук сапог поскрипывала у меня в голове: мысль о том, что коммунистический немец совсем не случайно вырядился в советскую форму, он просто рассчитал все заранее… «Чтобы встретиться с тобой, идиот!» — оборвал я, наконец, себя, с громким усердием топча асфальт.

Два последующих дня на гауптвахте ничем особым не отличались от предыдущих. А после отсидки меня и вправду сослали на самый дальний, маленький остров. Но не учли того, что в моих солдатских силах там никто не нуждался, тем более, замполит Вася Григорьев был почти моим приятелем. Да и ранее сосланных друзей там оказалось достаточно. В свободное от прогулок вдоль берега моря время я сочинял Васе протоколы комсомольских собраний. Служить мне оставалось месяца три. По возвращении в Таллин я еще раз чуть было не осчастливил гауптвахту своим визитом. Бог миловал. Но уж в институт военных переводчиков столь обязывающее направление мне никто писать не рвался.