Ковчег-Питер

Болдырев явно нервничал, а его собеседник, напротив, говорил медленно, надменно, словно Алексей зависел от него.

– Меня не устраивает то, что ты сказал, Леша. Ты сейчас свалишь, а дела опять мне разгребать. Так не пойдет. Когда вы возвращаетесь?

– В ноябре.

– Вот видишь. Сезон закончится, начнутся заморозки, а за тобой еще прошлый долг.

– Я ведь сказал тебе, Лях, отдам все, что с крайнего выхода принесли: три ППШ, две медали «За отвагу» и четыре ордена Славы.

– Да не нужны мне ППШ твои! Не хотят люди с оружием связываться! И медали можешь другим толкать. Документы нужны! Подлинные документы! Карты, секретные приказы, оперативная переписка… Мне, между прочим, нашептали, что вы на ДОТ вышли. И даже сейф в нем нетронутый обнаружили. Что же ты про это ничего не рассказываешь? Нехорошо, Леша, нехорошо… Мы ведь партнеры, – незнакомец коротко хохотнул. – Что в сейфе-то было?

– Ничего интересного. Наградные листы, медали и партбилеты истлевшие уже.

– А планшет командирский? – снова усмехнулся незнакомец.

– Пустой…

– Ай-яй-яй, Леша, Леша! – недоверчиво процедил собеседник. – Ладно. Некогда мне с тобой в допросы играть. – Веселье в его голосе вдруг исчезло, интонации стали жесткими. – Сроки я обозначил. Имей в виду: следующий разговор не будет таким дружелюбным. Ты меня перед серьезными людьми подставляешь. И, будь так любезен, отвечай на звонки.

Вдруг телефон Стеклова напомнил о себе звуком принятого сообщения. Сергей вынул телефон из кармана: Берсенев, которому он пытался дозвониться еще день тому назад, появился в сети. На звук сразу же заглянул Болдырев и, увидев Стеклова, замер, уставившись на него. Следом за ним появился и незнакомец – седовласый, худощавый мужчина с блеклыми голубоватыми глазами, одетый в хороший костюм и по-старомодному длинное серое пальто.

– Здравствуйте, – медленно произнес он, внимательно глядя на Стеклова, и тот кивнул в ответ.

– Рота к смотру готова? – спросил Стеклов Болдырева как ни в чем не бывало.

– Готова… – ответил тот растерянно.

Стеклов оставил собеседников наедине. Когда Болдырев вышел в первое отделение комнаты, Лях окликнул его, оставшись на месте, задумчиво постукивая по хлипкой стене костяшками кулака, словно искал тайник:

– Леша!

– Что?

– Скажи-ка что-нибудь.

– Что сказать? – недовольно буркнул Болдырев.

– Да уж ничего… – Лях убедился, что Стеклову был слышен весь разговор, и тоже вышел.

Сергей, механически осматривая курсантов, прокручивал в голове не нарочно подслушанный разговор. Определенно, он стал свидетелем каких-то темных дел Болдырева и не мог решить, как ему следует теперь поступить: продолжать делать вид, что ничего не было; или же сообщить об услышанном, куда следует. Правда, это «куда следует» он тоже не мог для себя точно определить: милиция или ФСБ? А может, для начала вообще стоило бы со Степаном Аркадьевичем поговорить? Так он, с его кавалерийским характером, сразу начнет горячку пороть. Нет, надо подумать…

После смотра курсантов Стеклов, не задерживаясь, ушел, а Болдырев закрылся в своем кабинете и, закурив, задумался, поставив на стол свое крепкое, как свая, предплечье здоровой левой руки, оперся на кулак подбородком.

Дела его были нерадостны. Все липло одно к другому. Он задолжал крупную сумму денег не самым милым людям, которую ему выделили для оснащения его отряда, покупки нового оборудования и транспорта. С каждым месяцем рос процент «кредита».

Он был уверен, что найденные в последующем артефакты с лихвой окупят себя и помогут ему погасить долг. Те многие дневные и ночные часы, которые он уделил подробному изучению истории боев в противостоянии советских войск немецким захватчикам, проходивших в Ленинградской области, вселили в него эту уверенность. Но на месте, после долгой, упорной, тяжелой работы, были найдены только останки тел солдат и несколько автоматов с наградами. А теперь, когда отряд вышел на ДОТ и удача, казалось, улыбнулась ему, приходилось срочно прервать работу из-за сместившегося учебного морского похода. Сокровища найденного ДОТа сулили много интересного. Того, чем Болдырев не собирался делиться ни с кем. В голове его уже давно зрел план, как отделаться от навязчивых и ненавистных дольщиков, которые снимали сливки с его трудов. Болдырев опасался, что до его находки могут добраться люди Ляха. Он нутром чувствовал, что находка была стоящая, и ни за что не собирался уступать свой куш кому-либо, считая, что только он многолетним трудом заслужил право на него.

Помимо курсантов, в его отряде был человек, с которым он работал уже много лет, а познакомился совершенно случайно. Звали его Григорием. Болдырев даже не знал, настоящее ли имя у этого серого и молчаливого мужчины лет тридцати пяти. Да оно было и кстати: в их деле меньше знаешь – лучше спишь.