Ковчег-Питер

На улице стало уже совсем темно, и это было даже к лучшему. Не хотелось, чтобы мою побитую рожу сейчас кто-нибудь видел. На остановке никого не было, я сел на скамейку, а потом лег на нее спиной. Все три стеклянные стенки были оклеены рекламами, прямо у меня перед глазами какая-то турфирма демонстрировала счастливую парочку на пляже. Они стояли, обнявшись, и смотрели на раскинувшийся слева направо позади морского простора горизонт, обещавший незабываемый отдых. Девушка была загорелая и очень стройная, с волосами, завязанными в высокий хвост, и почему-то я подумал, что это та самая девчонка, что несколько дней назад уезжала на последней электричке со станции Дубки. Она приехала тогда домой с тем своим парнем, у которого на плечах был рюкзак с яблоками, уставшая, раздраженная и закатила ему скандал, что ей надоело проводить все выходные на грядках. Стояла перед зеркалом, смотрела на него в отражении и спрашивала: неужели в моей жизни так и не будет ничего нового, яркого, а только этот старый скрипучий диван, картошка на сковородке, компот из яблок, флоксы эти вонючие? Он молчал. И она ушла от него. Села, вот как я сейчас, на остановке автобуса, закрыла лицо ладошками и плакала, дергала худенькими плечиками. А мимо на своей машине проезжал вот этот мужик, который сейчас на пляже обнимает ее за талию. Остановился, конечно, стал утешать, довез до дома – и ничего такого, не приставал, настоящим рыцарем оказался, рыцарем без кредита и ипотеки. И вот они уже вместе отдыхают на каком-то заграничном ярко отфотошопленном берегу. Я лежал спиной на холодной металлической скамейке и думал, что деньги вообще позволяют отфотошопить жизнь. Все неудачное, что попало в кадр, можно стереть и на этом месте подрисовать новое, дорогое и красивое, как в рекламе. Можно заретушировать все свои недостатки, наложить на каждый день финансовый фильтр, добавить яркости и блеска.

Скамейка под спиной согрелась, я закрыл глаза и почувствовал, что водочное покачивание меня отпускает, и начинает разливаться боль от ударов Витюшиных сторожевых псов: слева по скуле и справа по ребрам. Мне нравилась эта боль, если бы ее не было, я бы, наверное, начал уже даже сомневаться в том, что смог вот так запросто заявиться в Витюшин кабинет и все ему высказать прямо в лицо. Представил себе, как он стоит сейчас перед окном в своем генеральном кабинете, смотрит вдаль на огоньки в окнах домов, и душа его полнится тоской и одиночеством. Впервые он задумался, что девушка живет с ним только ради его денег, и затосковал по простому человеческому теплу. Где-то там, за одним из этих окошек, на которые он смотрит, живет молодая пара. Вот они сидят на кухне за столом, глядят друг на друга, на плите скворчит картошка на сковородке, в глиняном кувшине на столе лохматятся пестрые флоксы, на подоконнике разложены яблоки. Они приехали с дачи, устали, но теперь улыбаются друг другу, потому что собираются жить долго и счастливо, и дело здесь, конечно, совсем не в деньгах. Витюша смотрит на них, в глазах у него удивление, и вдруг всю его грудь под дорогим модным пиджаком начинает заливать острое сожаление – он никогда не сможет быть так просто и безоглядно счастлив. Но тут я вспомнил, что моя счастливая пара только что рассорилась, и девочка ушла, хлопнув дверью, а парень почему-то не пошел за ней, а только стоял в прихожей и спрашивал:

– Ксюха? Ксюш? Ну неужели так важно, сколько у нас сейчас денег? Сейчас их, допустим, нет, а потом будут. А еще потом, может, снова не будет их или, наоборот, станет так много, что не будем даже знать, куда их девать. Разве в этом дело? Разве нам не было просто хорошо с тобой вдвоем?