Ковчег-Питер

Я огляделся, сел на стул. Отец давно зазывал меня. Нынешней весной я уже было собрался, но решили – лучше осенью, сделаем побольше, а пока пусть один, пока пусть расчистит площадки.

В первый день своего отпуска я прилетел в Красноярск и без задержек, на первом же автобусе приехал сюда, в деревню. Приехал надолго: сколько надо – столько надо, хоть на весь месяц! Работать приехал, вкалывать. Помогать отцу делать его – и наше важное дело.

7

На улице, в магазине, в парке – стараюсь не смотреть на детей. Тем более – нельзя ведь. Взглянул, впился глазами – а у мам и пап лица свинцом налились. Я улыбаюсь, а родители негодуют. Нельзя в наше время взрослым дядям маленьких детей разглядывать. Поэтому я каждый раз всем видом показать стараюсь: «И у меня такой же. Мальчуган!..»

Вчера ему два года исполнилось. Два года его не видел.

Она выкладывает его фотографии в соцсетях регулярно. Некоторые мои знакомые пишут: «Опять выложила. Такой хорошенький!»

Я никогда не смотрю. Потому что нельзя. Потому что больно. Да и как можно следить за взрослением своего сына по фотоснимкам? Я его помню тем, месячным. Другого не знаю.

Я так и сказал ей тогда: «Это ненормально, если отец в стороне и только навещает. Он должен участвовать, видеть сына каждый день! Первое слово, первый шаг…»

Без толку. Она нашла свои причины, чтобы закончить со всем этим. Когда меня спрашивают, почему разошлись, мне нечего ответить. Она вспомнила все обиды, отталкивая, отдавшись ребенку. Я не нашел сил понять, смириться. Обычные дела… Да и не важно – почему! Важнее – сумели ли сохранить, разорвав.

Мы делились тогда друг с другом – кем может вырасти этот человечек, который еще там, в животе? Спортсменом – надо отдать пораньше в секцию, я буду водить, следить. Или музыкантом – с музыкальной школой нельзя затягивать, один-то инструмент должен освоить. А вдруг станет геологом, как его кызыльские бабушка и дед. Все от нас, от родителей, зависит, что дадим, то и вырастет.

Перед отъездом сейчас к родителям я написал ей, что хотел бы приехать. Долго собирался с духом – полгода. Боялся: а вдруг, как и в предыдущий раз, – месяц ждешь, второй, полгода, а потом…

«Насчет ребенка вопрос решенный!» – отрезала она.

И сразу захлестнуло, пошел ко дну камнем.

«Что ты имеешь в виду?» – выбил на клавиатуре трясущимися пальцами.

«Ты говорил, что ребенок без семьи тебе не нужен. Не беспокой нас больше!»

И много и муторно целый день потом – наскоки и оправдания. Как и полгода назад, год, и два года назад. Сразу из строя выходишь. И долго поднимаешься потом. И не оглядываешься назад, не предпринимаешь ничего. Следующие шесть месяцев…

Относительное спокойствие дарит время. И работа над собой. Воспитание сдержанности, взращивание холодности – любая горячность как подножка. Когда вытряхиваешь из головы все, и привет приходит разве только из сна или от малыша-соседа из-за стены. А в остальное время не помнишь. Ни слова, ни мысли. Ни имени.

А что касается фотографий – есть одна: он на руках у меня, утро. Я заспанный. А у него взгляд такой ясный, осмысленный, как у взрослого, глядит в камеру выжидательно – а самому месяц всего.

Если бы не попросил ее: «Щелкни», – ничего бы не было. Только воспоминание, как взял на руки при выписке из роддома в пуховом коконе – круглое личико, глазки-щелки ресничками подрагивают. И спокоен, как будто не шум кругом, а покой. «Со мной спокойно», – подумал тогда.

И еще одно – сразу по приезде из роддома в ее квартиру, только распеленали. Я сбоку стоял – весь в темном, высокий. Петербургская бабушка на руках держала. А он повернулся вдруг и на меня посмотрел – снизу вверх, на папу своего, резко. Глянул, как будто проверил – какой он, папа? И сказал: «Здравствуй, папа». И еще кое-что сказал, между нами. Четко сказал, я сразу все услышал. Он сказал, что меня не бросит, не уйдет никогда. И попросил, чтобы и я его никогда не бросал тоже. Я понял все, кивнул. И он обратно повернулся спокойно.

Не было бы того странного взгляда – не было, быть может, и нитки этой, соединяющего сосуда.

Но у меня только тот взгляд и был, единственный. После он сразу к ней ушел. Сказал мне все, что нужно, и ушел к матери. Я тогда ему как помеха стал – лишнее беспокойство. И ей тоже.

Эпизод: он на постели, красненький, головенка на подушке для младенцев голубенькой (как влитой), ее за руку своими пальчиками держит – она руку протянула. Оба спят – утро или ночь. Это их ниточка уже была, их сообщающиеся сосуды. Оба светились будто.

8