Ковчег-Питер

И вдруг выяснилось, что снег может кружиться и «за окошком», и «над Петроградской твоей стороной». Сразу стало тоскливо. Настоящий живой снег может кружиться только над палаткой, тайгой, но никак не над сумрачным холодным городом…

В этих самых Саянских горах я работал когда-то одну осень. Сразу после окончания университета, когда было неясно – куда идти, где находить себя.

Устроился в Красноярскую геологическую партию рабочим. Деньги обещали скромные, но на большие и не рассчитывал – хотелось просто пристроить себя куда-то, с чего-то начать. Тем более всю жизнь я проездил в Туве с отцом-геологом в статусе пацана, отпрыска, а здесь – попытка проявить себя самостоятельно. Ну и горы, конечно.

Наш лагерь располагался на окраине деревеньки Жайма. Окраина вдавалась клином в тайгу и была покинута людьми – жизнь теплилась только на железнодорожной станции.

Я, четверка ребят-рабочих, молодой геолог Леха, водитель Андреич жили в ничьей избе на самом оконечнике некогда людного массива. Комната с нарами, кухня с печкой. Рядом, на выходе – банька с полком. Начальник наш – Олег Михайлович – обитал выше, в сторону станции – квартировал у местного мужика Николая: необходим был приличный дом, где можно держать документацию, деньги, спутниковый телефон. Да и субординацию следовало соблюдать, и отдельное место для работы требовалось. Также у Николая имелся телевизор, пусть и одноканальный, – для отслеживания обстановки в мире.

Работа была в радость. Андреич отвозил нас с утра на точку выброски, где мы тремя парами – я с Лехой – отправлялись по маршрутам брать пробы. Бурелом, камни-курумники, реки – все одно, прешь насквозь, берешь через каждые пятьдесят метров лопату грунта. Туман облаками кучится внизу. Ниточка поезда проползает в распадке. Брусника, моховые шапки, лужицы в следах от сапог, гирлянды кедровых шишек. Обедали там же, в маршрутах – сухой паек, чай на костре. Возвращались к вечеру, с рюкзаками, груженными землей, в шлихе которой лаборанты будут определять содержание золота, а инженеры высчитывать – стоит ли разрабатывать месторождение «Жайма» или следует бросить силы на другое, более богатое?

В обязанности Андреича входила готовка ужина, возвращавшего в нас, утонувших в покое, веселье. По своему желанию Андреич топил баньку – и потому банька была через день. Покой и веселье – вот два состояния, которыми мы жили два этих осенних месяца.

Несмотря на покинутость нашего угла деревни, люди здесь все-таки жили. Ночами среди шапок кедрачей и крыш пустых строений вились два-три печных дымка и мерцали одиночные огоньки в тусклых окошках. Я удивлялся – кто там? Днем на этом отшибе мы никогда никого не встречали, дома казались мертвыми.

Николай – сам такой же последний обитатель – разъяснил, что ниже к ручью остался один мужичок, и на пригорке – женщина. Выходит – трое их. И на станции – с сотню. А когда-то было три тысячи!

Почему не выходили, не знакомились те, невидимые, я не знаю. Может, стеснялись нас – приехавших из большого Красноярска, веселых и громких. Или самих себя – одиноких обитателей неприметных избенок среди пустоши. Не хозяева они уже этой стороны, земли, леса – так, доживальщики…

Сам Николай был рад свалившейся на него жизни. Но и смущен, что задевала она его лишь краем. А своей жизни у Николая не было.

Темный, черный даже, костистый, как сухое дерево, в этой деревне он родился, и в ней же, судя по всему, собирался дожить оставшиеся лета.

«Полста пять мне уж», – говорил он и рассказывал, что в советские годы работал водителем на грузовике – ходил в дальние рейсы из райцентра в Хакасию и Туву через перевалы. Дороги тогда были другие. Кафе, столовок на трассе не имелось. Машин проходящих – единицы, зимой – тем более. Каждый маршрут – испытание!

«Вот», – вытаскивал он из-под клеенки на кухонке пожелтевшую газетную вырезку.

Над текстом краткой зарисовки значилось – «Покоряющий горы». В качестве иллюстрации прилагался рисованный тушью портрет героического дальнобоя Николая – взгляд тот же, с прищуром, прядь волос развевается на ветру, за спиной – силуэты пиков.

Усмехался: «Были времена».

И доставал вторую святыню – черно-белую фотокарточку, где он с компанией товарищей запечатлен рядом с Высоцким. Тридцать лет назад в соседнем Выезжем Логе снимали фильм «Хозяин тайги», и жаймовские мужики, собравшись с духом, поехали как-то на мотоциклах посмотреть на знаменитого артиста, познакомиться – настоящие хозяева тайги!

Газетная вырезка и фотография – вот и все, что было у Николая.

Жена ушла от него давно. Пожаловали однажды в Жайму проповедники-евангелисты и перетянули женушку к себе в общину. Мужа нового ей нашли, снялись с места и покочевали дальше по сибирским весям – и она с ними, как с родными, и с дочкой – единственным ребенком. С тех пор не видел – ни жены, ни дочери. Где, что? Ни весточки за все эти годы…