Ковчег Спасения

Ему и раньше случалось изменять своим принципам. И все равно выживал — и физически, и эмоционально. Конечно, он состарился, но не настолько одряхлел, чтобы оказаться не в состоянии проделать это снова. Обычная уловка — сосредоточиться на непреложных фактах: он еще жив и отделался минимальными ранениями. Возможно, ракеты уже летят следом за корветом… Нет, их не запустили — с момента побега прошло слишком много времени. Разве что корвет уже засекли пассивные сенсоры. Не исключено, что Ремонтуа задержал погоню, чтобы обеспечить ему фору. Не слишком большую, но он, по крайней мере, не расплывается по космосу облачком ионизированного газа. Клавейн удостоил эту мысль вялой улыбкой. Его все еще могут убить, но это хотя бы произойдет вдали от дома.

Клавейн поскреб бороду, чувствуя, как мускулы преодолевают перегрузку. Силовые установки корвета все еще работали на полной мощности. Трехкратное ускорение было неумолимым, как скалы, и ровным, как притяжение звезды. Каждую секунду корабль уничтожал крупинку антивещества величиной с бактерию, но на круглых ядрах реактивных масс и металлического водорода появились лишь незаметные царапины. Значит, корвет в состоянии добраться в любую точку системы максимум за десять дней. Можно даже увеличить скорость, но это приведет к перегрузке двигателей. Это был непреложный факт.

Еще один факт состоял в том, что у Клавейна был некий замысел.

Корвет оснащен новейшими толкающими двигателями-аннигиляторами. Демархисты не могут даже мечтать о чем-то подобном. Да, этим движкам было далеко до настоящих Двигателей Конджойнеров. Они бы не смогли разгонять миллионотонные звездолеты до субсветовой скорости, однако обладали одним значительным тактическим преимуществом: судно с таким двигателем невозможно обнаружить по излучению нейтрино. После того, как Клавейн отключил все обычные преобразователи, маленькое судно мог выдать только раскаленный язык релятивистских частиц, который вырывался из сопел. Но этот «хвост» — узкий, как клинок рапиры, — почти не рассеивается, а потому заметить его можно лишь в узком конусе и на небольшом расстоянии от кормы. Расширяясь, выброс одновременно слабеет, подобно пламени свечи. Лишь наблюдатель, который оказался очень близко к оси эмиссии, способен зафиксировать достаточное количество протонов, чтобы точно определить местоположение корвета. Стоит конусу отклониться на несколько градусов, и луч снова станет слишком рассеянным, чтоб выдать его.

Но отклонение луча означает изменение курса. Материнское Гнездо не ожидает, что он будет менять курс. Тем более — после того, как выйдет на минимальную временную траекторию к Эпсилону Эридана, а затем и к Йеллоустоуну, который движется по своей тесной, жаркой орбите вокруг этой звезды. На это потребуется не больше двенадцати дней. А куда ему деваться? Корвет не сможет достичь другой системы, он вряд ли дотянет даже до кометного ореола. Остальной мир Эпсилон Эридана, за исключением Йеллоустоуна, до сих пор под находится под номинальным контролем Демархистов. Контроль носит весьма условный характер, но эти параноики обстреляют корвет, даже если Клавейн заявит, что намерен предложить им секретную тактическую информацию. Клавейн все это знал. И еще до того, как воткнуть пьезо-нож в свою перчатку, разработал план — возможно, не самый элегантный в его карьере и вряд ли гарантирующий успех, но можно ли было придумать лучшее за несколько минут? Сейчас Клавейн пересмотрел эту идею, и ничего другого в голову не пришло.

Все, что ему требовалось — это немного веры.

«Я хочу знать, что со мной произошло».

Медики посмотрели на нее, затем переглянулись. Она почти чувствовала постоянный гул их мыслей — они потрескивали в воздухе, словно электрические разряды в ионизированном воздухе во время грозы.

Первый хирург излучал спокойствие и уверенность.

(Скейд…)

«Повторяю, я хочу знать, что со мной случилось».

(Ты жива. Ты перенесла ранение, но смогла выжить. Необходимо…)

Спокойствие хирурга дрогнуло.

«Необходимо что?»

(Необходимо определенное лечение. Но все можно восстановить.)

По какой-то причине она не могла видеть их сознания. Для большинства Объединившихся проснуться с ощущением такой изоляции означало бы испытать глубокое потрясение. Но Скейд была способна такое пережить. Она переносила свое состояние стоически, напоминая себе, что переживала подобную изоляцию во время каждого заседания Закрытого Совета. Они заканчивались, и это тоже закончится. Дело только во времени, пока…

«Что-то с моими имплантантами»?

(С ними все в порядке.)

Она знала, что хирурга зовут Дельмар.

«Тогда почему меня изолировали?»

Еще не послав вопрос, Скейд догадалась, каков будет. Потому что они не хотят, чтобы она увидела себя глазами врачей. И потому что они не хотят открыть ей всю правду о том, что произошло.

(Скейд…)

«Неважно… я знаю. Зачем вы меня разбудили?»

(Кое-кто хочет с тобой поговорить.)