Ковен озера Шамплейн

Диего украдкой глянул на меня, но тут же уткнулся в свою тарелку. Я же чмокнула Коула в уголок губ, сладкий и липкий от карамели, и поднялась на второй этаж. Но прежде чем отправиться в девчачью спальню, увешанную полароидными фотографиями, я решила заглянуть в библиотеку. Книги, привезенные из Санта-Муэрте, символично стояли между Легеметоном и Библией: одна в обложке из вараньей кожи, а другая – из бархата. Обе книги содержали тайные знания Микаэлла и его предков об Эхоидун, демонологии и диббуках в том числе. Но…

Как же так вышло, что ни в одной из них, досконально изученных Морган и Диего, не оказалось информации о том, что пленить диббука в обычную вещь невозможно? Почему все, что мы нашли об этом в столь древних трактатах, – это жалкий ритуал очищения, который все равно не помог?

Ответом мне стали неровные швы в обеих книгах, режущие книгу изнутри буквально пополам. Я опустилась на пол библиотеки и прошлась по ним пальцами, едва не порезавшись о торчащие нити пергамента. Такие остаются от неаккуратно вырванных страниц. Кто-то вырывал их в такой спешке, что даже не удосужился подрезать края и замести следы… Или просто не знал, как это правильно делается.

Вещь, которая была дорога диббуку при жизни. Исчезнувший ошейник. Тимоти Флетчер, выживший после жертвенного ритуала. Аврора, которая хотела добиться внимания и прощения Тюльпаны любой ценой…

– Ну конечно! – простонала я, зло швырнув испорченные книги в сторону. – У тебя вообще совесть есть, а?!

– Нет. Или это был риторический вопрос?

Я поднялась с абиссинского ковра и обернулась. Аврора сидела в моем любимом кресле из ротанга возле пробковой доски Коула с рабочими заметками и вальяжно потягивала сигарету через мундштук, хотя я сотню раз предупреждала ее, что курить в доме запрещено.

На ней было то самое фиолетовое платье с подкладкой и рукавами-фонариками из шифона, сквозь которые просвечивали многочисленные метки атташе. В этом платье она явилась на поле битвы… И в нем она умерла. Точнее, должна была умереть. Единственное, что изменилось с нашей встречи в лесу, – это перчатки: на руках Авроры были новые, взамен тех, что она оставила Тюльпане в качестве доказательства. Из красного атласа, эти перчатки гораздо лучше подчеркивали ее огненные волосы и безнравственность.

– Sibstitisyon сработал, – сказала я, сложив руки на груди. – Только не в тот момент, когда я поднесла к Пауку шкатулку, а когда к нему подошла ты с украденным ошейником. И заканчивать жертвоприношение не пришлось.

Вместо ответа Аврора выудила из внутреннего кармашка платья обруч из черепашьего дерева и постучала им по подлокотнику кресла. Тот был абсолютно целым, идеально сплавленным в том месте, где раскололся на две части от удара навахона. Стык на моем отрубленном пальце и то был заметнее.

– Заклятие восстановления, – догадалась я, уловив жемчужное мерцание, клубящееся вокруг ошейника, стоило только приглядеться. – А если бы осталась брешь?! Диббук мог снова вырваться на свободу…

– Но ведь не вырвался, – парировала Аврора со своей фирменной ухмылкой на ягодных губах. – Я достаточно искусна, чтобы не оставить ни трещинки даже в хрустальной вазе, упавшей с небоскреба. Хочешь – сама проверь!

Она снова раскрутила ошейник на пальцах, собираясь подбросить его мне в руки, но я протестующе замахала головой:

– Нет-нет! Я даже ногтем к этой мерзости не притронусь! Лучше объясни мне, как можно быть такой бессердечной?!

– А как можно быть такой доверчивой? Ты правда думала, что я пожертвую своей жизнью ради кого-то из вас? – Аврора положила руку на сердце и надула щеки, чтобы не расхохотаться. – Уж не ради того я выживала тысячу лет, чтобы закончить жизнь самоубийством. Это было бы очень глупо с моей стороны.

– Ты в курсе, что внизу пьют в твою честь?! – Лицо горело от ярости, словно к нему приложили раскаленный утюг. – Тюльпана с ума там сходит!

– Правда? – Аврора подобралась в кресле, и, судя по тому, как заблестели ее глаза, я сказала именно то, что она хотела услышать. – Дочурка так сильно скучает по мне?

– Хм, вообще-то нет, не очень, я погорячилась. Когда у нее сломалась блинница, она убивалась гораздо сильнее, – решила добавить ложку дегтя я, и Аврора фыркнула. – Но это все равно жестоко! Я, к сведению, тоже… расстроилась. Совсем немножко. Не то чтобы ты мне нравилась, но это было… грустно. Я даже поверила, что в тебе еще осталось что-то хорошее! Неужели это все ради того, чтобы заслужить прощение Тюльпаны?

– Ну да, поверить в это сложнее, чем в то, что я умерла ради нее. – Как всегда язвительная, Аврора продолжила играть с ошейником, перебирая его в пальцах так, словно это был венок или чокер, а не проклятое вместилище кровожадного чудовища, пожирающего детскую плоть. – Смерть освежает, как мятный лимонад в знойное лето. Она заставляет нас ценить… Переосмысливать. Меняться. Быть может, если Тюльпана поживет пару десятков лет с осознанием, что меня больше нет, то остынет, начнет тосковать, и тогда…