Ковен тысячи костей

Иногда я забывала, что Рашель ни на минуту не оставляла меня одну с тех самых пор, как умерла. После того как распалась на части после битвы с Ферн, она так и не ушла в Дуат. Ее душа по-прежнему следовала за моей по пятам, выполняя клятву, данную матери, пускай она уже давно и не имела смысла. От осознания, что я отняла у Рашель ее посмертный покой, мне становилось не по себе. На что похожа такая ее жизнь? Жизнь в одиночестве и скитаниях, в бесконечном ожидании, когда же ее соизволят призвать костяные руны или некромант.

– Я тоже скучаю по Виктории, – вдруг сказала Рашель, и я резко повернулась, почти столкнувшись с ней лбами.

– Разве вы не видитесь? Хотя бы время от времени…

– Нет, не видимся. Я всегда здесь, – сказала Рашель то, что я так боялась услышать, но тут же добавила, когда я понурилась, перебирая в пальцах стебли падуба: – Уверена, Виктории есть чем и без меня заняться после смерти. У нее было какое-то важное дело, когда я уходила… Правда, это было очень давно. Интересно, как много времени уже прошло… Порой кажется, что мир вокруг застывает. Быть мертвым очень сложно, когда ты стремишься оставаться в мире живых. К счастью, я не одна такая. Слышала же, как без конца хлопают двери в доме, будто бы от сквозняка? У вас тут полно призраков! Аура Диего помогает мне удерживаться в этом мире, но притягивает всех кого ни попадя. Бедный паренек! Некроманты ведь не могут закрыться от духов, как обычные ведьмы, и видят их так же хорошо, как живых… Именно поэтому и я стараюсь не высовываться слишком часто. Не хочу вам надоедать, – улыбнулась Рашель, и когда я уже открыла рот, чтобы отругать ее за эту глупость, она вдруг спросила: – Почему ты решилась призвать Викторию именно сейчас? Что такого ты увидела в Дуате, отчего так сильно встревожилась?

Я снова переложила несколько камешков кварца, пытаясь занять беспокойные руки. Рашель терпеливо ждала моего ответа, хоть и бледнела с каждой секундой: я призывала не ее, а потому она не могла оставаться со мной так долго, как этого хотела.

– С мамой кто-то был, – сказала я, и Рашель вопросительно нахмурилась. – Душа ребенка… Девочка… Она напомнила мне кое-кого, но это невозможно. У нее странное имя… Да и внешность тоже. Хочу узнать, кто это был.

– Я могу попробовать найти Викторию, – предложила Рашель осторожно. – Дуат запутан и изменчив, как ты уже знаешь. Я не захожу туда, потому что боюсь уже не вернуться обратно, к тебе, но… Можно рискнуть. Если Виви по какой-то причине не может покинуть Дуат, я сама у нее все разузнаю и потом расскажу.

– Спасибо, – кивнула я, чувствуя странное облегчение пополам с тревогой, которая лишь возросла от услышанного. Рашель бы не согласилась покинуть меня просто так: отстраненность Виктории и таинственная девочка взволновали ее не меньше, чем меня. – Буду ждать вестей.

– Жди, но не теряй время даром. – Рашель дернула меня за рукав прозрачными пальцами и гневно сощурилась, косясь на дверь. – Будь осторожна с этими охотниками, поняла? Пусть один из них и Гастингс, но он ничуть не похож на Коула.

С этим было сложно поспорить. Я проводила бесплотный дух взглядом, пока тот не рассеялся в воздухе, как отголосок сладкой дремы. Комната быстро опустела, и неестественно подвижные язычки свечного пламени улеглись, как и дым благовоний из кадильниц. Снова тишина, два алтаря и тоска по близким, которых не вернуть.

– Шесть часов, – прошептала я, взглянув на настенные часы с бронзовой кукушкой, а затем на окно, за которым уже почти ничего не было видно. – Ночь пришла – ваша ночь, Виктория Дефо и Рашель Маршалл.

Понимая, что тайны Дуата могут подождать, я неохотно встала с затекших коленей. Все свечи на алтаре должны были обязательно догореть до конца, как догорает человеческая жизнь, – не больше и не меньше. Отгородив их невидимым барьером, чтобы они случайно не спалили дом в мое отсутствие, я поправила вечернее платье из зеленого шифона и открыла дверь навстречу проблемам.

Одна из них как раз стояла на моем пороге.

– Что ты здесь забыл?

Я не узнала свой голос – хлесткий, он разрезал воздух, как плеть, и если бы был физически осязаем, то непременно рассек бы Дарию лицо.

– Тебе сюда нельзя. Это жилое крыло. Дальше гостевого зала я тебя не приглашала. А это… – Я осеклась и потеряла мысль, увидев, как Дарий сжимает в руке маковую булочку, щедро залитую глазурью, – любимое лакомство Зои, для которой Сэм на радостях испек целый противень. – Это не для тебя! Кто разрешал тебе рыться на кухне?!

– Какая жадина, – пробурчал Дарий с набитым ртом и, запихнув за щеку всю булочку разом, отряхнул руки от крошек. Те посыпались аккурат на мой абиссинский ковер, и глаз у меня предательски задергался. – Вдобавок еще и ужасная хозяйка! Нельзя быть такой негостеприимной.

– Зато ты очень гостеприимен, – процедила я, ткнув пальцем в свое лицо, ныне гладкое и ровное, как фарфор веджвудского сервиса, с ягодной помадой на губах. На тех не осталось ни одной трещинки, нанесенной тяжелыми чугунными щипцами, но Дарий все прекрасно понял.