Ковен заблудших ведьм

Прошмыгнув мимо зала с Джулианом и убедившись, что в столовой никого нет, я наклонилась к домашнему очагу. Огонь горел и день и ночь – сердце ковена, которое продолжалось биться, несмотря ни на что. Пламя не нуждалось в свежих дровах: как и сад, оно питалось магией и потому не обжигало, благодарное за сытый прикорм. Я спокойно просунула в него руку: красно-желтые язычки посинели, ластясь. Камин затрещал, когда я похитила у него рыхлый уголек, торопливо пряча его в карман в довесок к черным агатам.

«Душа места, что Цербер должен охранять, как второе Царство».

Пройдясь вдоль стен с геральдикой и картинами, я бросила по камешку в каждом углу, а затем остановилась у парадной двери и воровато огляделась. Убедившись, что вокруг никого, я достала уголек и обвела им дверной косяк, привстав на носочки.

«Кровь той, что будет Царству новой хозяйкой и Корой для Гадеса».

Где-то в оранжерее залаял Бакс. Вдавив кончик пальца в ржавый гвоздь, торчащий из оконной рамы, я провела им вдоль плинтусов и оставила несколько влажных отметин вдоль перил, пока спускалась на улицу. Рьяный ветер забрался под подол платья, и я поежилась. Впрочем, это было именно то, что нужно, – мороз отрезвлял, как пощечина, и держал на грани, не позволяя сорваться в пропасть. Из-за скопления туч было просто слиться с мертвым слякотным пейзажем. Каждый метр я с опаской озиралась на особняк, но единственным свидетелем моей самонадеянности был Баби, кружащий над головой Диего. Последний ссутулился у кромки леса над одним из ножей, так увлеченный своей некромантией, что не заметил меня, проскользнувшую мимо к берегу озера.

Вода была удивительно спокойной для обители той, что знала все и обо всем. Но божественную натуру Нимуэ никогда не заботили насущные дела: то, что она могла сделать для Шамплейн, она уже делала.

Пирс скрипнул под моим весом. Балансируя на гнилых досках, я присела на самом его краю. В отражении глади на меня смотрели серые глаза, сливающиеся с небом. Волосы отросли до плеч, а лицо выглядело удивительно румяным для той, что провела в башне без еды и солнца почти месяц. Звякнула цепочка ожерелья. Разжав пальцы, я с щемящей нежностью наблюдала за тем, как тонут Вестники даров в прозрачной воде, возвращаясь домой.

– Сбереги их, – шепнула я, надеясь, что Нимуэ услышит.

Когда я возвратилась к холму, небо уже залилось апельсиновым пуншем. Диего по-прежнему суетился, отмахиваясь от любой помощи, и даже Баби не трогал его, тревожно поглядывая на хозяина единственным целым глазом. Но я была куда настырнее совы, а потому, обогнув крыльцо, осторожно подошла к Диего, но остановилась на безопасном расстоянии. Его клинки, то и дело взмывая в воздух, грозились случайно прилететь мне в лицо.

– Диего… Может, стоит сделать перерыв?

Он не ответил. Закрыл глаза и прошептал заклятие над кинжалом-крисом, почти приставив его к губам, будто благословляя своим поцелуем. Лезвие извивалось, напоминая змеиную пляску, и потускнело в соке волчьей ягоды, которую Диего растер в пальцах. Я присмотрелась: вытатуированные руны на мускулистых руках выглядели иначе – теперь то были боевые глифы царя Давида, точно такие же, как на рукоятях каждого ножа.

Диего вдруг вскинул нож и распорол им свое плечо. И без того засаленную футболку пропитала струйка светлой, как клубничный нектар, крови. Даже не поморщившись, Диего подставил под нее кинжал и, когда сок от волчих ягод смешался с ней, остервенело ввинтил лезвие в почву. Та загудела и размякла, задобренная подношением.

– Audite, duat, aperta porta…

Говорить с мертвыми приходилось на их языке. Диего шмыгнул носом, но вовсе не от того, что замерз: в ложбинке над его верхней губой скопилась еще кровь, обрамляя рот и пачкая подбородок. Вытерев ее, он схватил свою сумку и помчался на другой конец участка.

– Диего!

Я уже поняла, что это бесполезно, но не собиралась отступать. Благо ритуал близился к завершению: в сумке-ножнах у Диего остался всего один клинок. Рукоять из черного дерева с огненным опалом, окованным железом, и загнутое острие – не что иное, как кирпан, который был у моего брата Маркуса любимцем в коллекции. Диего тоже явно его любил: прижал к груди и застыл так на несколько секунд, словно напитывая кирпан своей силой. Затем выпрямился, поднес нож к лицу и выдохнул в морозный воздух облако пара. От раскаленного дыхания металл запотел, словно зеркало, и заискрился, как будто Диего разжег внутри него драконье пламя.

– Respice in oculis meis, sicut ego vultus in oculos mortem…

«Посмотри мне в глаза, как я смотрю в глаза смерти».