Ковёр

Тимофей Сергейцев Ковёр

Когда главное – всё… О новой поэзии Тимофея Сергейцева

1

С автором этой книги я познакомился около пяти лет назад на популярном в то время поэтическом сайте. Хорошо помню яркое и сильное впечатление, какое на меня произвели его стихи. Они отличались культурой исполнения, их тематическая и смысловая направленность была глубока, но изложена просто и ясно. Финальные строки, как правило, не только сюжетно завершали текст, но несли в себе определённый итог философского, нравственного или гражданского содержания. А потом стихи Тимофея Сергейцева стали меняться…

Их автор, полагаю, заметил, что я стал всё реже «откликаться» на них. Причин для этого было несколько. Последние год-полтора он писал весьма продуктивно, но я не всегда мог понять, что именно в этом потоке доминирует. Он писал очень о разном. Он писал о вещах, которые мне были мало знакомы. Он писал на уровне ассоциаций и метафор, чей смысл мне часто был непонятен. Но главным в тех переменах, о которых я говорю, мне казалось иное. Постараюсь пояснить, что я имею в виду.

Конечно, я постоянно сталкиваюсь с весьма одиозными высказываниями, что смысл поэтического текста не суммируется из буквального значения слов, в него входящих, что поэзия заключена не в её номинативных единицах, а в переносном значении их совокупности, что поэтическое целое многозначно соотносится с амбивалентностью отдельного и конкретного поэтического образа, и т. д. Особенно любима поэтической братией фраза Верхарна: «Поэзию следует искать не в сочетании слов, но в атмосфере, которую создают эти сочетания». Да, красиво, но скорее оригинально, чем практично: профессионально пишущие люди в своей практике в подобных заклинаниях не нуждаются, и лишь бесталанная заумь мудрёными фразами оправдывает свою несостоятельность. Но пространство стихов Сергейцева действительно по-новому выстраивало отношения формы и содержания, и было нужно иначе, чем прежде, вникать в их диалектику. И даже любя его поэзию, я бы не взялся за это предисловие, если б не нашёл островков её осознанного понимания.

2

Анализируя стихи «сегодняшнего» Сергейцева, нужно, как мне кажется, говорить об относительности в ней главного и второстепенного. Привычное построение сюжета с его добродетельным и строгим порядком развития конфликта или с античных времён одобренным принципом «тезис – антитезис – синтез» – всё это для стихов Сергейцева уже неактуально. Сегодня – нервное, чреватое парадоксальными эпитетами, смысловыми лакунами и неожиданными поворотами восхождение к финалу, которое, впрочем, может окончится лабиринтом многозначности или даже сумраком без итога… Так уже в стихотворении «Ковёр», открывающем эту книгу, смысловая полифония не предполагает однозначного понимания, что главенствует в его содержании: восточная ли экзотика, духовная исповедь или обращение к будущему с признанием, что именно в творчестве заключены смысл и содержание жизни. Главное – всё. Или может стать таковым. Или не может, но всё равно окажется главным при соответствующих обстоятельствах.

Не может, но всё равно окажется… Конечно, подобное утверждение принять трудно и даже невозможно, – но не тогда, когда речь идёт о стихах Сергейцева.

Вот, например, замечательное своим ассоциативным размахом стихотворение «Урожай», сюжет которого отсылает нас к библейской притче о возвращении блудного сына – правда, с одной, поправкой: этот сын никуда не уходил… Он был и есть здесь – при отце, при доме и родной деревне, вот только при всём этом он – блудный. А ещё он, кажется, поэт – и уже потому чужд окружающей лихой простоте. Сам по себе такой поворот сюжета превосходен, но ведь сколько вокруг возникает «невозможных» – иначе не скажешь! – деталей самой разной природы. Например, безвестный дед, который умеет ходить по морю аки посуху. А ещё сын, который «вечно будет молодым» – и как тут не вспомнить знаменитое «Не расстанусь с комсомолом – буду вечно молодым!»?

Так, может, нам рассказывают некую притчу, чей смысл как-то связан с нашим прошлым, чьи «Корабли ушли. И пусто»? И тогда не случайно так тосклив и обыден финал:

Пусть утешится Мария.
Пусть ощиплет это горе.
Сварит и утопит в супе.
Зря, сынок мой милый, зря…

Я понимаю, что подобными размышлениями рискую вызвать насмешливое недоумение у автора, но сейчас хозяин здесь читатель – то есть я! И это меня осенила печальная догадка о прошлом – совершенно невозможно возникшая после прочтения всего лишь одной строки. И строка вдруг стала главной и повела корабль стихотворения совершенно новым курсом. И я никогда не узнаю, сам ли я простодушно и нелепо отозвался на случайную строку воспоминанием о прошлом, или это лукавый автор повёл меня за собой намеренным звуком своей странной дудочки…

3