Ковёр

Другой особенностью стихов Сергейцева оказалась невозможность определения их тематической специфики. Вскользь я об этом уже сказал, обратившись к стихотворению «Ковёр», но теперь стоит поговорить в этом более подробно и наглядно. Среди многих стихов, способных быть иллюстрацией этого тезиса, я хочу остановить на небольшом, в три катрена, тексте под названием «Летний полдень». Первые строки здесь драматичны, но визуально вполне представимы:

Прикован скелет к пулемётной турели
Бетонного дота последней войны.

Я могу назвать десяток стихотворных и прозаических текстов, где встречается подобный мрачный образ. Самый известный пример можно найти в прологе к знаменитому роману братьев Стругацких «Трудно быть богом…», где подростки XXIV-го, кажется, столетия случайно натыкаются на прикованный скелет, и он становится символом жестокого, никогда не умирающего прошлого, грозящего стать будущим. У Сергейцева всё ещё «страньше» и одиозней – следующие две строчки неожиданно сопрягают прикованный скелет…с героями античной мифологии:

А в щель виден лес, где дудит на свирели
Настойчивый фавн – да и нимфы видны.

Мёртвый пулемётчик, фавны и нимфы… А потом появится ещё и НЛО в традиционном виде летающей тарелки. И единственная «обыкновенная» здесь деталь пейзажа – это «исходящие смолою» душистые ели…

О чём же всё это? – полагаю, на этот вопрос не ответит и сам автор. Но мне эта безумная поэтическая фантасмагория запомнилась уже с первого знакомства с ней! Я, кажется, даже знаю, чем и почему, и попробую связно перевести свои ощущения в соображения.

Мы, цивилизованные люди, уже давно живём в мире, разделённом по тысячам признаков. У каждого из нас свой социальный, временной, профессиональный, географический, этический и прочая, и прочая статус. Наша память обременена опытом, воспитанием, профессиональными знаниями, любимыми и нелюбимыми книгами и фильмами, и множеством всего такого, что и не перечислить. И чтобы, не ломая ног, ходить по этой пересечённой местности, наш бедный мозг протаптывает в ней тропинки связанных между собой пространств, времён и их признаков. Это значит, что в Сахаре не бывает снежных заносов, а плывя на лодке, не собирают одуванчиков. Иначе говоря, жизнь, подобно Станиславскому, предлагает каждому из нас существовать так, как актёр исполняет роль, – то есть, в заданных обстоятельствах. Но ведь как дышим, так и пишем! А Сергейцев вдруг захотел другого – и потому прикованный скелет в его стихах соседствует с НЛО, а рядом нимфы и фавны вовсю крутят любовь. А вам, уважаемые читатели, никогда не хотелось пожить в таком невозможном мире? Мне – хотелось! И вот самым неожиданным образом я теперь могу попробовать, какова она – эта свободная от всех оков поэтическая реальность…

4

Да, свободная – но вовсе не оторванная от литературных традиций, от национальных корней, а главное – от действительности. Трудно не увидеть, как поэт Тимофей Сергейцев этой метафорической образностью своих стихов, этим множеством художественных тропов, деталей и аллюзий привязан к России. И при всём буйстве фантазии его поэзия – когда дело касается знаковых величин – остаётся верной историческим вехам и идеалам.

Не случайно в сборнике оказались рядом два стихотворения, посвящённые Петербургу и Москве – этим священным коровам русской литературы. Собственно говоря, узнаваемые детали и названия, связанные с великими русскими столицами, так или иначе возникали во многих текстах Сергейцева, но именно «Город» и «Восемь, Москва, снег» мне показались особенно интересными для демонстрации того, как различно они «сделаны».

Если суммировать всё, что прочитано мной в русской поэтической классике о Петербурге – от Державина и Пушкина до Блока и Мандельштама, – то из огромного многообразия тем, стилей, интонаций и исторических реалий возникнет образ неумолимого и несокрушимого величия, вознесшегося во славу России и во имя будущего отрицающего её прошлое.

Мне не хочется утомлять читателя прозаическими переложениями того, каким явился Сергейцеву Петербург. Я лучше просто приведу пару строф из стихотворения «Город»:

Это Город-Которого-Не-Было. Город-Проект.
Не торгаш амстердамский. Не дож золотой из Венето.
Тут иной совершенно в пространстве развёрнут аспект.
Только чистая мысль и предвиденья чистое нетто.
………………
Он не знал поражений. Ни разу не отдан врагу.
Защищён идеалами, значит – фанат революций.
Он же кровью поэта поклялся на белом снегу
Никогда не иметь, но безумно желать конституций!