Ковер царя Соломона

Доехав до «Грин-парка», путешественник пересел на Юбилейную линию и прибыл в Западный Хэмпстед всего через час после прилета в Хитроу. Выбрав южный выход, можно было бы добраться до дома быстрее, но Стрингер пошел по мосту. Он просто хотел посмотреть сверху на рельсы, почувствовать, что все на месте, пусть даже поврежденное бомбой, о которой он прочитал в газете в самолете. Немного поврежденное, но все равно непобедимое.

Дойдя до середины моста, он стал смотреть на поезд, как раз идущий в сторону Финчли-роуд – серебряные вагоны так и мелькали между планками, – как вдруг зазвонил колокол. Путешественнику потребовалась секунда или две, чтобы сообразить, что это именно его колокол. Джарвис попытался разглядеть колокольню между металлическими прутьями ограждения моста, но оттуда ничего не было видно, и он бросился вниз по ступенькам.

Колокол звонил не переставая. Его звон разносился над Западным Хэмпстедом, как тревожный набат, возвещающий о пожаре, нападении врагов или другой неминучей беде. Люди появились на балконах, выходили в садики перед домом. Как заметил Стрингер, большинство из них никак не могли сообразить, откуда раздается этот звон, но некоторые знали, где находится колокол, и с тревогой смотрели в сторону «Школы Кембридж». Вот и колокольня. Там было пусто, но колокол бешено качался туда-сюда, и его язык издавал гулкий медный звон.

Джарвис побежал. У него было два чемодана и рюкзак, но он все равно помчался домой со всех ног. Входная дверь оказалась незапертой. Он бросил чемоданы, скинул рюкзак и распахнул дверь в раздевалку. Алиса вцепилась в веревку колокола, словно героиня старинного романа, какая-нибудь дочь звонаря, предсказывающая пришествие Бонапарта и приближение вражеской армии. Она повернулась к хозяину дома с белым лицом, на котором бешено сверкали глаза. Стрингер шагнул вперед. По телу женщины прокатилась долгая судорога, она отпустила веревку и с рыданиями упала ему на руки.

Тина услышала звон колокола, как только свернула на Прайори-роуд с Килбурн-Хай-роуд, где покупала носочки детям на распродаже по случаю закрытия магазина. Из-за этого ей в кои-то веки пришлось подняться ни свет ни заря и потащиться туда с сыном и дочерью. В отличие от Джаспера и Бьенвиды, она не сразу сообразила, что это за звук и откуда он доносится. А вот ее сын затрепетал. На долю секунды он подумал, что колокол звякнул сам по себе или от ветра. Но звон не прекращался, и Джаспер почувствовал себя оскорбленным. Это был его колокол, кто бы сейчас в него ни звонил. Мальчик быстро сообразил, что причиной трезвона не могли быть ни влажный воздух, ни сверхъестественные силы, поэтому, кто бы там ни был, он не имел права этого делать.

Бьенвида сверлила его обвиняющим взглядом, как будто во всем виноват был он сам.

– Откуда это? – спросила Тина.

– Это наш колокол, – ответил Джаспер.

– Старый школьный колокол?! – удивилась его мать. Она что-то такое слышала, когда ей было столько же лет, сколько сейчас Бьенвиде. Почему-то у нее всплыло в памяти, как она расчесывала свои длинные спутанные светлые волосы, а потом приходила мама и помогала ей…

– Вот черт! – воскликнула молодая женщина. – Она сейчас тоже услышит звон и вспомнит эту старую историю с ее братом!

Сорвавшись с места, мисс Дарн побежала в направлении виллы «Сирени». Дети переглянулись, Джаспер пожал плечами, и они бросились вдогонку.

Но Сесилия колокола не услышала: она умерла незадолго до его первого удара.

Пожилая женщина полулежала, обложенная четырьмя подушками, на своем диване-кровати, остававшемся теперь постоянно разложенным. Дафна сидела рядом на стуле и спрашивала, чего бы Сисси хотела на обед. До обеда было еще далеко, но жизнь на вилле стала очень неторопливой, и сиделке нравилось заблаговременно интересоваться тем, что приготовить подруге, даже если в последнее время это был омлет из одного яйца, который они делили на двоих, или чашечка супа – единственное, что теперь ела больная.

В этот раз миссис Дарн выбрала омлет. Вернее, Дафне показалось, что она произнесла слово «омлет», настолько невнятной стала речь ее подруги. Понимать ее с каждым днем становилось все труднее. В голове Сесилии теснились смутные образы прошлого, все ее мысли превратились в какой-то сонный сумбур, где властвовали не видения, а звуки. Она не видела тех, кого вызывала к жизни, с кем жила и разговаривала. Единственным ясным зрительным образом была ее собственная гостиная, с окном, за которым было видно одно только белесое небо, и миссис Блич-Палмер, сидящая рядом, такая же молодая, как в тот день, когда она выходила замуж за Артура. За Артура, который подарил Сесилии камею из розового коралла. Дафна каждое утро прикалывала камею к воротничку ее одежды, потому что ей казалось, что это доставляет Сисси удовольствие.