Ковыряясь в мертвой лягушке. Мастер-классы от королей комедийной поп-культуры

«Мэр Кэстербриджа» (1886 года) Томаса Харди. У Харди сумасшедшие романы, многие из них такие, потому что в них прослеживается тема слепого случая и непредсказуемости, своего рода эквивалент теории хаоса из «Парка Юрского периода» времен XIX века. Например, некто должен доставить важное послание, и в какой-то момент, совершенно неожиданно, из загона вырывается бык, закалывает этого человека насмерть, и послание остается недоставленным. Та книга особенно потрясла меня, потому что она о человеке, который вследствие молодости, глупости и пьянства совершает одну гнусную, непростительную, ужасную ошибку (выставляет жену и дочь на продажу) и всю жизнь проводит в попытках загладить вину. Какая прекрасная простая деталь характера героя. И очень смешная, если похожего персонажа играет блестящий актер, как Адам Скотт, а команда отличных комедийных сценаристов пишет об этом шутки, как мы это делаем в «Парках»[15].

Важное влияние на меня оказал Дэвид Фостер Уоллес. Я в большом долгу перед Уоллесом: «Бесконечная шутка» очень смешная. Но намного важнее то, что Уоллес огромное внимание уделяет теме искренности и честности. Эти вещи очень тяжело даются комедийным писателям, потому что искренность – это противоположность «крутости», или «модности», или «ироничности» – всему тому, чем комедийные писатели любят размахивать, как мечами, чтобы защититься от всяких сопливых, сентиментальных чувств. Ничто не пугает комедийных писателей больше, чем искренние эмоции. Для меня Уоллес положил этому конец. Все его творчество было попыткой примири́ть шутки, постмодернистские игры и «крутость», которые он, безусловно, любил и которыми упивался, с тем, в чем он видел самую основную задачу писателя: заставить читателей что-то чувствовать. Заставить их чувствовать себя неодинокими в этом мире. Мне кажется, это очень трогательно, и это изменило то, как пишу я сам.

Я полностью согласен с одним из высказываний Уоллеса, которое я немного перефразировал: «Если мир ужасен, гнусен и отвратителен, нет особого смысла писать о том, что мир ужасен, гнусен и отвратителен». Ему, а впоследствии и мне, казалось логичнее писать о том, как люди пытаются находить свой путь в этом ужасном, отвратительном мире, становиться счастливыми и тем самым делать его лучше.

Вы когда-нибудь встречались с Уоллесом?

Мы встретились в 1996-м, когда я писал для Harvard Lampoon. «Бесконечная шутка» вышла в феврале, и после того как я прочел ее, я сразу решил, что он получит нашу награду «Романист тысячелетия». Эту награду я тогда и придумал специально под него, чтобы просто с ним познакомиться.

Мы пригласили его в офис газеты через его агента. И в один прекрасный день, когда я сидел в общежитии и работал над своей выпускной работой, которая была основана на «Бесконечной шутке», он позвонил спросить, что это еще за награда такая. Это было нереально. Он был известен своей застенчивостью перед прессой и хотел убедиться, что это не было каким-то спектаклем. Но я заверил его, что я все просто выдумал и на самом деле это было просто приглашение прийти пообщаться в классном старом здании.

Фишка в том, что сам он очень хотел прийти, потому что был поклонником Harvard Lampoon, когда учился в Амхерсте[16]. Он много знал о газете, например, что Джон Апдайк, [романист] Уильям Гэддис и многие другие были ее частью. И то, что существует связь Lampoon – SNL – «Симпсоны», для него кое-что значило. Его оказалось легко уговорить.

В «Бесконечной шутке» есть отрывки, которые мне кажутся чудовищно смешными. Он смешной, и он пишет сложно и смешно. Возможно, это упрощенное описание, но, на мой взгляд, правдивое. Он был по-особенному смешным.

О чем была ваша выпускная работа, основанная на «Бесконечной шутке»?

Я писал о романе «V.» Томаса Пинчона (его дебютной работе 1963 года) и «Бесконечной шутке». Тезисом было: данные книги являются началом и концом вида постмодернистской прозы, в центре которой выступают ирония и становление идентичности. Я очень погрузился в тему и много, много, усердно работал. Думаю, что если бы я перечитал работу сегодня, я бы даже близко не понял, что все это значит и вообще обоснованные ли это наблюдения или чушь собачья. У меня есть подозрения, что все-таки чушь собачья.