Коза-дереза

Идет она, круторогая и кривоногая, с сивой академической бородкой, с розовато-пятнистым выменем, с плачем в нежно-карих глазах. Кормили ее сенной трухой, источенной мышами, колотили ее палкой ореховой, пороли кнутом резиновым, держали ее на веревке ременной; куда же все делось, куда пропало, как освободилась коза от сто векового ига, куда бредет теперь по неизвестной дорожке, испуганно глядя на внезапную свободу?

Стоит зеленая береза в поле — вот бы ту березу зало-мати! Но трусит коза по тропинке, не глядя ни на майское древо жизни, ни на рядовые древеса. Сидит в лопухах, пересыпая золу, дитя, — ух, закатать бы! Но не чешутся рога у козы, не поднимает ее на дыбы сидящий в ней демон Сатанаил. Бредет коза по свету с неясной думой: ищет она человека, чья плотоядная душа только и сможет укротить ее, усмирить и направить на путь истинный — на путь козий, на извечный путь — от резаной картошки до соленой шкуры на перемете. Испугана коза своей внезапной свободой перед лицом грозного мира — ну как в нем без кнута направляющего, без мата поучающего, без палки стимулирующей — уж не годится коза для Аркадии, нет ей возврата к душевной простоте, к первоначальной гармонии. И рада бы коза удалиться в леса темные, кудрявые, есть сладкие, травы, пить ключевую воду и на свободе бегать по горам, дивясь на солнце и месяц, — да застыло в ней ее рабство, страшно ей гулять самой по себе, расперло ее молоко, а ведь еще и зима придет.

Бежит коза, торопится, но Человека нет как нет. И выходит она к луке синего моря, где стоит Перунов дуб. Смотрит она в светлую воду как в зеркало, и видит в том зеркале бородатое лицо в гирлянде августовских звезд — лицо темное, непонятное, никем не воспетое, никем не любимое…

— Я ли это? — шепчет коза, дивясь смутному отражению в блистающем жемчуге. — Как же никто не увидел, что я такое?

Кличет орел, шипит змея, стоят над яром Солнце и Месяц — и большеничего. Впрочем, нет: еще стоит на горе избушка, а в избушке мать качает сына, напевая песню о ней, козе-дерезе. Поет она о том, что скоро придет из волшебного леса кормилица, четыре четырки, две рас-топырки, молока полны бока, — сладко ребенку ждать козу под заунывное материнское пение! А материнский неподвижный взор — видит ли он что-нибудь, куда он устремлен — в будущее ли, в прошлое? Наверное, в прошлое, одно оно только нам известно, настоящее не осмыслить, а будущего знать не дано. Вот и ты, животина, смотришь неподкупным оком назад, на свою дорогу, — о русская земля, уже за шеломянем еси!

г. Тула. 1987 г.