Козацкие могилы. Повесть о пути

Она, растревоженная подслушанной беседой полковников, начала ему пересказывать их слова. Левко в шутку обозвал её за это полковничихой, но мира на душе от тех вестей не было: он и сам ведал, что излиха долго ожидали крымского хана, а казаки злились, что татары не поспешают, да к тому же отдельные загоны их по дороге набегом грабили соседние села. Но Левко смолчал; а Настя, угадав его настроение, поспешила отвлечь от худых дум.

— Погоди, ты такого ещё не видал! Возьми-ка! — она подала парубку лозину. — Держи стоймя!

Левко повиновался, а Настя, стянув с воза саблю, вдруг рубанула ею сплеча. Лозина на мгновение зависла в воздухе и, перебитая пополам, упала наземь.

— Вот так-так! — выдохнул Левко. — Да ты, что ли, надумала в казаки подаваться, чи шо?!

— Ну! Не блеять же овцой, когда волк резать придёт.

Левко пристально осмотрел ополовиненную лозу, тронул кончиком пальца лезвие сабли и довольно присвистнул. Тут на них наконец набрёл Левков побратим Микита; ему тоже предъявили скошенный чисто прут, но он, подначивая дивчину, выказал недоверие:

— Э, Настёна, это ж ты его о грядку на телеге переломала. Признайся!

За неё вступился невосприимчивый к шуткам сосед:

— Да це не диво. Она уже сколько дней эти штуки выкидывает.

— Бог дай здоровья! — похвалил довольный Микита уже взаправду.

— Собирайся тогда в поход, Настя. Чтобы и воз, и кони — всё было добром: идти будем ходко. А покуда сама отдохни, — сказал опять озаботившийся Левко.

«Пить пидем, пить пидем», — закуковала где-то перепёлка.

— Вот, гляди-ка, ещё веселье накликает, — улыбнулся Левко.

— Точно приглашает, — отозвался Микита. — Говорят, недалеко Ярема Вишневецкий околачивается, выкормыш гадючий. Вот отловим — и будет потеха. Пойдём, что ли.

— Бывай здорова, Настена. В пути ещё свидимся…

Казаки пошли прочь, а Настя всё слушала, дивясь, перепелиную песню; потом, оглядев ещё раз поле, возвратилась к ближнему своему спутнику, обронив в недоумении:

— И когда это люди здешние всё поспевают — и в поле управиться, и с домом, и с острой саблей?

— А куда же деваться, — спокойно ответил сосед, — когда захочешь на волю выбраться? Волюшка-воля, только незадарма тебя добывать! Вишь, десницу-то отсекли напрочь под Пи-лявой, а то разве б ходил я в извозчиках — а и всё же не на печке сиднем сидеть…

«Пить пидем! Пить пидем!» — весело кликала перепёлка. Настя принялась за поверку своего воза: покрутила колеса, посмотрела, крепок ли шкворень, исправны ли оси, подмазала их, и тут услыхала, как на третьей от них подводе, смеясь, рассказывали про что-то, как будто бы до неё касавшееся. Она, не оставляя дела, прислушалась. Гулкий как ерихонская труба голос смачно выводил:

— Сама-то жёнка была и ладная, и удалая, и ухватистая, а вот мужичок-то любил «того»… И как-то раз, ворочаясь в подпитии с праздника, понесла его нелёгкая через мосточек, а тот был дуже узенький, чуть разве пошире кладки. Казак оплошал — да и в воду бултых! а речка-то хоть и неглубока, зато уж илиста. Ну, обыкновенно, как все наши речушки сельские — только ракам плодиться. И покуда он из неё выкарабкивался, то сделался прямо на чорта похож — домой прибрел красавец хоть куда. Жинка как поглядела, аж испугалась, а потом, не разобрав дела, как накинется: «Где ж это тебя бесы таскали?!» — «Да с мосточка в воду упал, чуть не потонул». — «А лучите б уж потонул, — в сердцах вылаялась она. — И откуда ты на мою голову взялся!» — «Точно, Парасю! Уже и тонул, да вспомнил, что с тобою не попрощался — вот и пришел…» — Ажио и жинка расхохоталась!

Мужики тоже издали дружный гогот — метко пущенное словцо всё покрывает, даже обиду.

— А наша-то красавица писаная, — кивнул балагур в Настину сторону, — так ей-Богу, дай только волю, и скалкою б воевала!

Последние слова покрыл опять общий хохот, да и Настя сама, спрятавшись за возом, прыскала от смеха в ладони.

Потом другой голос пожиже ввернул: «Любопытно б узнать, женат той казак на дивчине или так себе, самоходом…»

— А тебе не одно и то же ли?

— Да я просто так…

— То-то ж!

Еще подальше послышалась песня под бандуру:

Ой бачь, ляше, як козак пляше

На вороним коню за тобою.

Ты, ляше, злякнешь и з коня спаднешь…

Ой бачь, ляше, та й по Случ наше!

По костяную могилу…

Тут музыка сразу оборвалась.

— А ну, хлопцы, подымайтесь, живо! Поход объявлен, поход! — покатились взамен неё по-над станом крики.

Отряды охраны занимали места при обозах. Повсюду заскрипели повозки, заржали кони, поднялся в небо дым. Тронулся и тот табор, в котором была Настя. Стороной проехал невеликий загон татар, сидевших верхом как-то по-обезьяньи, с высоко подтянутыми стременами. Они оглядели возы и возчиков, остановившись глазами на Насте — приглянулся басурманам молодой «казак»; дивчина отвернулась.

— Не таращь, не таращь так, а то повылазят, — бросил её сосед и плюнул им вслед. — Не терплю я этих изменников-злодияк!

— Да то ж тугайбеевские, — заметил кто-то. — Приятели Хмеля.

— А всё одно злодейское кодло.