В 1660 году за предательское поведение при шведском нашествии социниане были извержены и из Польши; они рассеялись по Европе, и постепенно остатки их перелились в унитарианские секты сходных с раковским толков. Перед самым уже растворением п них последние социнианские учёные успели выпустить в Голландии несколько книг, посвящённых истории и верованиям «польских братьев». А сам Андрей Вишоватый, окончивший свои дни в Амстердаме в 1678 г., на склоне дней пришел к мнению, что истинными предшественниками антитринитариев следует считать даже не ариан, а «евионитов» — иудействующих христиан второго — пятого веков, крепко державшихся прежде всего Моисеева закона, включая обрезание и почитание субботы, напрочь отвергших писания апостола Павла, а с ними и три из четырёх Евангелий.
Среди эмигрантов известны также два Немирича. Один из них — Кшиштоф, был сектантским поэтом; а второй — некто «Д. Немирич» — оказался и вообще последним из писателей «польских братьев»: в 1695 году он издал в Германии по-французски трактат «Правда и Религия в гостях у богословов, где они разыскивают дочерей своих — Милосердие и Терпимость». Помимо печатных книг, единственными вещественными памятниками антитринитариев долгое время оставались их диковинные, «не людские» по понятиям современников, захоронения. Иезуиты недаром обратили на них хитрый взор — ариане отказывались полагать свои останки на освященных временем христианских кладбищах рядом с предками; напротив, вырывали могилы на отшибе — в пустынных местностях, на горах, в садах, на «фольварках», то есть в своих имениях, насыпая поверху курганы или воздвигая одинокие башни. Впоследствии при полевых работах или раскопках находили эти гордые уединенные останки с вложенной в руки непременной металлическою дощечкой, надпись на которой по-латыни гласила: «Я знаю, кому поверил»; а сбоку помещалась закупоренная стеклянная бутылка с кратким жизнеописанием умершего.
Постепенно русские и польские крестьяне стали суеверно звать «арианскими могилами» всякое вообще нехристианское погребение, почитая их за места нечистые. Да и за что было хранить благодарную память, скажем, о приведшем в арианство все свои имения Александре Пронском, владетеле Берестечка, если он передал маетности во Владимир-Волынском уезде арендатору Абраму Турейскому с правом казнить крестьян смертью «за ослушание, неповиновение и упорство при отбывании повинностей»…
До нашего времени на Волыни дошёл всего лишь один такой «нечистый памятник» как раз над костями этого самого человека: он высится посреди поля на западной окраине Берестечка и представляет собою изрядно повыщербленный ветрами кирпичный монумент в виде узкой пирамиды. С одного боку в нем кто-то из гробокопателей продолбил через стену дыру — но по-за кирпичом оказалась лишь крепко схваченная раствором забутовка. Местные жители зовут его «Мурованый столп»; на одной из граней сохранилась доска с надписью по-польски:
Всего в сотне шагов от него по направлению к дороге есть ещё часовня, называемая «Святая Текля»: на ней в отличие от арианского столпа водружен крест, а возвышается она на кургане, где по преданию погребены пятьсот украинских девушек, замученных татарами.
Путь от этих двух памятников к месту битвы у слияния Стыри и Пляшевки проходит через площадь местечка Берестечка, где по одну руку стоит брошенный костёл начала ось-мнадцатого столетия ордена тринитариев с обрушившейся внутрь крышей, а по другую — огромный православный собор Святой Троицы, выстроенный на полтораста лет позднее и обращенный посреди нашего века в склад.
Следуя далее на восток, мы оставляем по правую руку небольшую, сумевшую сохранить Жизнь кладбищенскую церковку Георгия Победоносца, любимого святого Южной Руси, и через пять вёрст попадаем почти к цели нашего путешествия — но, идучи к ней, неминуемо придется ступить прямо на
ПОЛЕ БИТВЫ НЕ НА ЖИВОТ, А НА СМЕРТЬ…
Во все времена и у всех людей отношение к смерти было одним из основных вопросов жизни, и каждый народ, как и отдельный человек, решал его на собственный лад. Особый взгляд на него имели и наши предки, о чем чрезвычайно наглядно свидетельствует такой стародавний обычай.