Козельск — могу-болгусун (Козельск — злой город)

Воевода малой дружины пристально взглянул на ордынца, мелко трясущего головой и плечами, потом обернулся к ратникам:

— Прокуда, обойди со своими воями поляну по кругу, а вдруг еще кто притаился в кустах, — он снова посмотрел на кипчака. — В той темени они надысь и проскользнули между наших ног, а потом прятались, надеясь на подмогу своих. Без лошадей-то они не лучше летучих вампиров без крыльев.

— А ни то, на кривых ногах-то далеко не убегишь, — согласился Бранок, и снова обратился к другу. — Так что будем делать, воевода, с собой его заберем или отпустим в овраг, где лежат остальные разбойники?

Вятка проследил за тем, как ратники Прокуды исчезли в густых зарослях кустов вокруг поляны, он хотел было дождаться результатов разведки, но Темрюк, стоявший в стороне, громко сплюнул себе под ноги, заставив ордынца воздеть руки к небу и взвыть волчьим плачем, словно он почуял неладное. И воевода, нахмурив брови, сказал ровным голосом:

— А куда нам такого животного, на цепи его держать и кормить без толку? — он покривил одну щеку. — У самих припасов не так много.

Бранок понял, о чем ему намекнули, он резко наклонился и дернул пленного за шубу:

— Тогда пошли, будешь еще тут смердеть, — жестко сказал он. — Твои кипчаки-кровопийцы хотели нашей крови, да сами лежат в овраге. И тебе место между ними.

Но ордынец бросился вперед и ухватился грязными руками за воеводины поршни, он звериным чутьем угадал в нем главного. Воздух огласился пронзительными воплями, от которых заложило уши, Вятка хотел было отойти назад и вдруг почувствовал, что кипчак тянется к засапожному ножу у него на поясе. Он успел выдернуть его из ножен и воткнуть по рукоятку в бритый затылок нехристя, оголенный воротником со свалявшейся шерстью. Тот подавился криком и ткнулся плоской мордой в снег, перемешанный с грязью и листьями. Еще одного ордынца ратники Прокуды не довели до поляны, зарубив на месте и бросив тело в овраг. Больше дружина не встретила никого до самой реки, на волнах которой качались порожние ушкуи. Когда пришла пора отправлять поезд с припасами к сбегам и погружаться на струги самим, возникла проблема с мунгальскими лошадьми. Загонять их в лодки оказалось опасным, они кусались, косили глазами на воду и старались вырвать поводья из рук.

— Может пустить их рядом с ушкуями? — неуверенно предложил Охрим. — Снять рогожки, чтобы они были налегке, а потом привязать к корме концы чембуров, и пускай себе плывут.

— Вота радость дивно хрушкая! Это ж не реку переплыть, а толкаться в ледяной воде ажник до утра, — недоуменно повернулся к нему Темрюк. — Тут у человека члены сводит, а животное враз пойдет на дно.

Вятка оглядел поезд, вытянувшийся вдоль берега, и без сомнений в голосе отдал ратникам приказ:

— Снимайте рогожки и раскладывайте их на ушкуях, а лошадей пускай забирают проводники сотника Рымаря, они там будут нужнее, — затем помолчал и добавил. — Ежели кони нам понадобятся, то мы опять сходим на охоту.

Поезд для сбегов почти в сотню коней, соединенных между собой чембурами, втянулся в лес под водительством старого ратника и отрока, растворился между деревьями. Вятка запрыгнул в ушкуй, качавшийся у берега, пришла пора торгаться в путь по реке, разлившейся подобно озеру. Солнце успело закатиться за черные вершины деревьев, оставив после себя лишь светлые полоски между грозовых туч. Весла, обмотанные тряпками, разом вошли в воду и просевшие бортами ушкуи отошли от берега, на середине реки их подхватило течение и понесло вниз, к стенам крепости, до которой было немало верст. Теперь первой плыла лодка воеводы, потому что на обратном пути опасность могла подстерегать только спереди. Все было хорошо до момента, пока поезд не дошел до поворота, перегороженного бобровой плотиной.

Свободной от бревен оставалась лишь стремнина и другая сторона реки с торчавшими из воды деревьями и кустами, вдоль которой они пробирались, когда шли в Серёнск. Посередине течение было таким быстрым, столько было водоворотов, что Вятка решил опять прижаться к противоположному краю. Но усилия гребцов вывести ушкуи на спокойную воду оказались напрасными, во первых, они не успели начать разворот заранее, когда течение было не таким сильным, а во вторых, лодки, груженные рогожами с продуктами, оказались неповоротливыми, похожими на тяжелые бревна. Так они и вошли в створ, оставленный бобрами для схода воды и прохода рыбы на нерестилища, кто боком, а кто кормой. У плотины ушкуй Вятки поймал бортом высокую волну, его втащило в воронку и начало закручивать наподобие осеннего листа, погружая все глубже. Гребцы поняли, что попали в западню, из которой вряд ли выберутся самостоятельно, к ним приближалась вдобавок лодка Темрюка, грозя наскочить носом на борт, низко сидевший в воде. Вятка вырвал из рук у одного из ратников весло, уперся в нос надвигавшейся лодки, но оттолкнуть такую махину ему было не под силу. И он захрипел, с трудом поворачивая к воям напряженную шею:

— Упирайтесь веслами и сулицами в лодку, толкайте ее от нашего ушкуя.