Козельск - Могу-болгусун (СИ)

– Вота жаль, ажник зубы заломило, – не смог Вятка удержать в груди

сожаления. – А теперь туда что пускай болты, что не пускай, все одно толку

не станет, верхний хлам надавил на дерево еще крепче.

– Индо так и есть, нам запруду никак не взять, даже ежели ночью сделать

вылазку и раскачать бревно руками, – поцокал языком и тысяцкий. – Ежели что

получится, вода потопит всех удальцов, а не выйдет ничего – тугары их

стрелами перебьют, они теперь устроились под нашими стенами надолго.

– А ни то, – покатал сотник желваки по скулам, он прищурил глаза на

Латыну. – Когда ночка ляжет, я сам настроюсь разворошить то место.

Латына шевельнул крутыми плечами, покрытыми кольчужкой из плоско

раскованных колец, но ничего не сказал, рука у него сама собой легла на

яблоко меча.

– А ну гляди-тко, что там происходит! – вдруг крикнул ратник, стрелявший из арбалета. Он указывал рукой в сторону плотины. – Может

статься, что болт, который мы послали, еще сослужит нам службу.

На середине затора остановились несколько всадников из мунгал в лисьих

малахаях и в синих чапанах, они свесились с коней и со вниманием

разглядывали болт, а вместе с ним бревно, в которое он впился. Видимо, нехристи разгадали задумку осажденных и теперь спешили предотвратить

дальнейшее развитие событий, грозивших их войску поражением от самой

природы. Между тем, толстое древко стрелы не замерло совсем, оно продолжало

едва заметно подрагивать, опускаясь почти незаметно все ниже, это означало, что своей тяжестью оно проворачивало бревно, потерявшее опору после

попадания в него. Если бы кто мог налечь на древко, или можно было бы

набросить на него груз, это сразу дало бы результат. Вятка наморщил лоб и

застыл на месте, казалось, он превратился в деревянного истукана, которых до

сих пор было много в славянских капищах вокруг города. Затем снова

повернулся к запруде с остановившимися на ней мунгалами, рот у него ощерился

в бесовском оскале:

– А ну давай еще стрелу! – стукнул он кулаком по плечу дружинника, стоявшего рядом с ним, и сразу приказал другому вою, уже пускавшему такую

стрелу. – А ты наводи арбалет теперь на нехристей, вишь, один свесился как

раз над болтом.

– А ни то! – вытянул тот шею. – И что из того выйдет? – Надо, чтобы мунгал упал как раз на болт, тогда бревно должно

провернуться вовсе, – торопил его Вятка. – Нацеливай, индо он в седле успеет

выпрямиться.

Но ратник не спешил приседать возле арбалета, он сорвал с плеча лук, добытый в бою, и быстро насадил стрелу на тетиву: – Спина-то у него как раз без доспеха, – по инерции пробормотал он. – А

у меня лук из турьих рогов, должен достать энтого нехристя.

Снова между ратниками на прясле возникло напряжение, заставившее их

замереть на месте, никто не обращал внимания на свист стрел и на шелест

дротиков вокруг, выпущенных ордынцами, поддерживавшими снизу соплеменников, стремившихся по лестницам на навершие стены. Защитники были уверены в

товарищах, рассекавших веревки мечами и секирами, и рубивших чеканами головы

нехристям, взгляды их были устремлены не на края стены, а на одного из

мунгал на плотине, пытавшего срубить болт, засевший в дереве, кривым мечом.

Наконец ратник с луком медленно выдохнул и задержал дыхание, цепкие пальцы, натянувшие тетиву до уха, дрогнули и вмиг растопырились, показав всю

пятерню. Тетива громко хлопнула по рукаву его кафтана, выглядывавшего из-под

бахтерца, и стрела растворилась в воздухе, в котором вспыхивали яркими

отблесками множество наконечников стрел и дротиков. Вятка сунулся было к

углу вежи, чтобы проследить ее полет, и едва успел убрать голову – за спиной

мелко задрожал оперением ордынский гостинец с гарпунными зазубринами на

железном конце. Но желание увидеть результат было таким большим, что сотник

приник глазом к расщелине между защитными досками. Тысяцкий Латына тоже

опустил на нос личину и придвинулся к краю навершия. Они увидели, как

мунгалин на плотине, рубивший саблей болт, вдруг изогнулся назад, он бросил

уздечку и судорожно зашарил рукой по гриве коня, стараясь за нее схватиться, чтобы упасть не в русло Другуски, а на доски на заторе. Но это для него

оказалось уже не под силу, грузное тело начало мешком падать вниз, продолжая

хвататься растопыренными пальцами за все, что попадалось на пути. Ратники

смотрели за его кувырканиями с верха стены как завороженные, они желали

одного, чтобы нехристь не проскользнул мимо болта, торчащего из бревна, а

упал прямо на него. Но мунгалин и без пожеланий стремился удержаться в этой

жизни любыми путями, он продолжал цепляться ногами и руками за любой выступ

или ветку, сознание, еще не угасшее, подсказывало ему, что это единственная

надежда на спасение. И он впивался ногтями в дерево, в одежду на трупах, в

шкуры животных, в пучки сена, торчавшие из плотины, провожаемый разъяренными

взглядами товарищей, сидящих в седлах с высокими спинками, еще не