Кожа

— Меньше, чем сахар, Братец Череп. В среднем детстве в средней полосе любила. У нас стали появляться капитализм и капиталисты, вместе с ними новый хлеб. До того были черный кирпич и белый батон. А тут в городе открылась пекарня. Прямо рядом с заводом, где производили пули. Пекли длинный и белый — как французский, но плотнее, чуть смятый, закругленный с концов, как пуля. Раскупали все. Запах слышался в моем дворе. Работающие производили пули и меняли их через деньги на хлеб. А в степи, где жили дедушка и бабушка по материнской моей линии, я ходила в палатку и покупала другой хлеб — серый южный кирпич, еще горячий. Я несла его по нагретому до сорока градусов городу. Его вкусно было есть с подсолнечным маслом и солью. Отрезки черного кирпича в средней полосе я тоже макала в масло, солила, натирала чесноком его кожу. Дальше хлеба появилось много разного. Французские длинные и острые, немецкие плотные и тяжелые, кукурузные, как желтые рыбы, питы — пакеты для начинки, чиабатты, как пачка купюр. Наверное, я люблю хлеб и то, как он сочетается едой. Как две булки обнимают мясо и начинку, образуют бургер. Как спагетти переплетаются вокруг фаршинок, креветок, оливок, грибных кусков. А со сладким как сочетается хлебное — лучше не вспоминать. Но сейчас я не ем хлеб. Только плоские хлебцы и цельнозерновую пасту в альденте-виде. Раньше хлеб — всему голова и прочее. Но моя семья много десятков лет не растила его. И в социализме, и в капитализме она покупала хлеб в магазинах. А выращивала она картошку, капусту, лук, свеклу, морковку, горох, репу, бобы. И сейчас продолжает. В девяностые, когда появился новый капиталистический хлеб, мы покупали только его и чуть мяса, а остальную еду растили на трех отрывках земли — на даче, на поле у леса и на поле у десятиэтажки. Теперь поле у дома — асфальтовое. На месте нашего отрезка — автостоянка. К ней привязан гипермаркет, где мои родители покупают преразный хлеб и еду. Я люблю еду, Братец Череп. И истории. Что с Домной дальше? Я должна знать про это многое, но не знаю совсем, будто этого не было на самом деле, а только случалось в книгах, недочитанных в школе.

Череп подвигал ноздрями: они у него чесались от частиц сухой земли.

***

Домне завернули в тряпку хлеб, одежду и тряпично-соломенную куклу. Провожали и плакали. Все: Петр, Яков, Прасковья, Иван, Соломонида. Бабушка не провожала, лежала. Яков расчесывал себе шелушащиеся от солнца ладони и повторял, что освободится, разбогатеет и Домну выкупит.

Надзирающий от работающих повез Домну. Она плакала по дороге — все четыре дня, что они добирались. Надзирающий ругался и сам иногда подплакивал. Семья Петра — одна из лучших среди работающих. А теперь без дочери. Продали — как убили. Он думал, это частая беда. Старшую дочь Надзирающего от работающих Хозяин продал давно. Надзирающий думал, что хорошо, что дочь, а не сына. Дочь все равно вырастает, становится женой, уходит из семьи в чужую. Вышла замуж — как убили. Домну жалели по дороге встречающиеся, узнавали у нее или Надзирающего причину. Злились, возмущались, плакали тоже. Молодая жена или дочь какого-нибудь хозяина дала Домне пирожное, молодой округлый Надзирающий от государства поплакал тоже, женщина, путешествующая из-за Бога, перекрестила Домну. Ехали мимо поля, где работали в земле двенадцать работающих. Староста перекрестился. Шею каждого стискивал широкий железный обруч с замком и длинными острыми шипами. Домна видела раньше работающих в поле, но без обручей. От ужаса она перестала плакать. Дорога сохла, от колес и копыт поднималась пыль. Лицо Домны было постоянно мокро-соленым от слез и соплей. Ветер обдувал его пылью, кожа на лице покрывалась узорами грязи. Перед городом Надзирающий от работающих остановил телегу, поглядел на Домну и велел ей умыться в реке. Это была первая река в Домниной жизни. До этого она встречала только пруды. Домна не любила мыться, бабушка никогда не могла ее заставить. Чтобы не ходить раз в неделю в баню, Домна забиралась на дерево. А однажды залезла на крышу дома. По рассказам Домна знала, что, в отличие от прудов и луж, река идет куда-то. Такая же неизвестность, как жизнь без матери, отца, брата, сестры, бабушки. Домна решила не плыть. Отмыв лицо, она вернулась в телегу.