Кожа для барабана, или Севильское причастие

– Ради Бога, сеньора. – В голосе его звучали обида, удивление и возмущение. – Надеюсь, вы не хотите сказать, что я…

– Я пошутила, падре, – ответила Макарена с таким выражением, что Куарт задал себе вопрос, действительно ли она сказала это в шутку. – Но то, что открытка оказалась в отеле «Донья Мария», правда. В этом заключается загадка.

– Что такое голубятня? – спросил Куарт.

– Отсюда ее не видно, нужно смотреть из сада, – объяснила Крус Брунер. – Мы так называем башню, которая есть в нашем доме; прежде там и правда располагалась голубятня. Позже мой дед Луис, отец Карлоты, большой любитель астрономии, устроил там обсерваторию. А потом она превратилась в комнату, где моя бедная тетка провела взаперти последние годы жизни… Теперь там работает дон Приамо.

Куарт взглянул на старика, не скрывая удивления. Теперь стало понятно, откуда в его жилище взялись книги по астрономии.

– Я не знал, что вы увлекаетесь этой наукой.

– Да, увлекаюсь, – раздраженно буркнул тот. – И вам совершенно незачем об этом знать: это не касается ни вас, ни Рима. Сеньора герцогиня настолько добра, что разрешает мне пользоваться обсерваторией.

– Да, – с явным удовольствием подтвердила Крус Брунер. – Правда, все инструменты старые, но отец Ферро поддерживает их в рабочем состоянии. И рассказывает мне о своих наблюдениях. Конечно, открытий он не делает, но все равно это приятно. – Она с улыбкой похлопала себя веером по колену. – У меня-то нет сил подниматься туда, а вот Макарена иногда поднимается.

Сюрприз за сюрпризом, подумал Куарт. Да у этого отца Ферро тут целый клуб. Да еще такое необычное сочетание – недисциплинированный священник и астроном,

– Вы мне тоже ничего не говорили. – Он глянул в темные глаза Макарены, спрашивая себя, какие еще сюрпризы они могут таить. – О своем интересе к астрономии.

– Меня интересует покой, – просто ответила она. – А там, наверху, вблизи звезд, он есть. Отец Ферро работает и позволяет мне находиться рядом. Я смотрю, что он делает, или читаю. Спокойно.

Куарт взглянул на небо над их головами: голубой прямоугольник в рамке стен андалусского внутреннего дворика. Вдали виднелось одно-единственное облако – маленькое, одинокое и неподвижное, как отец Ферро.

– В другие времена, – сказал он, – эта наука была запретной для священнослужителей. Она чересчур рациональна, а потому считалась опасной для души. – Теперь он откровенно улыбнулся старику. – Инквизиция засадила бы вас за решетку.

Тот опустил голову, сердитый, упрямый.

– Инквизиция, – пробормотал он, – засадила бы меня за целую кучу других вещей, помимо астрономии.

– Но теперь уже этого не делают, – сказал Куарт, вспомнив кардинала Ивашкевича.

– Ну, уж наверняка не от отсутствия желания. Впервые они рассмеялись все вместе – даже отец Ферро, сначала нехотя, а потом уж так же добродушно, как в прошлый раз. Похоже, Куарт своим разговором об астрономии сумел немного приблизиться к нему. Макарена понимала это и казалась удовлетворенной. Она смотрела то на одного, то на другого священника; ее глаза снова отливали медом, и она выглядела счастливой, смеясь своим звонким, искренним, мальчишечьим смехом. Потом она предложила отцу Ферро показать Куарту голубятню.

Латунный телескоп блестел рядом с мавританскими арками, образующими галерею со всех четырех сторон башни. Внизу простирались черепичные крыши Санта-Круса. Вдали, среди телевизионных антенн и голубиных стай, носившихся туда-сюда, виднелись Хиральда, Золотая башня и часть Гвадалквивира с голубыми силуэтами цветущих жакаранд на его берегах. Остальные части пейзажа, созерцая который томилась у окна сто лет назад Карлота Брунер, занимали современные здания из бетона, металла и стекла. Не было видно никаких белых парусов, никаких кораблей, покачивающихся на воде, а четыре бельведера Архива Вест-Индии напоминали забытых часовых, охраняющих бумагу, пыль и память умершего времени.

– Прекрасное место, – сказал Куарт.

Отец Ферро не ответил. Достав из кармана свой грязный платок, он протирал трубу телескопа, дыша на нее. Телескоп был азимутальный, очень старый, почти двухметровой длины, и стоял на деревянной треноге. Длинная латунная труба и все металлические части были тщательно отполированы и сверкали под лучами солнца, которое, медленно двигаясь над Трианой, уходило к другому берегу. В голубятне было не много интересного: пара кожаных, пострадавших от времени кресел, письменный стол со множеством ящиков, лампа, гравюра XVII века на стене, изображающая Севилью, и несколько книг в кожаных переплетах – Толстой, Достоевский, Кеведо, Гейне, Гальдос, Бласко Ибаньес, Валье-Инклан и трактаты по космографии, небесной механике и астрофизике. Куарт подошел, чтобы рассмотреть их поближе: Птолемей, Порта, Альфонсо де Кордоба. Некоторые издания были очень старинными.

– Никогда бы не подумал, – заметил он. – Я имею в виду вас и все это.