Кожаные перчатки

Да, худо было мне. И не становилось легче, когда приходила навестить Наташка. Она приходила веселая, будто ничего такого не было, приносила красные и желтые кленовые листья и разговаривала очень много и очень громко.

— В «Чарах» идет новая картина — «Встречный». Ты видел?

— Нет. Когда я мог ее видеть?

— Я тоже не видела. Сходим вместе?

— Можно…

Мы встречались в больничном саду. Желтые шары были еще совсем как летом, и солнце, когда проглядывало, тепло пригревало. Но паутинки уже пропали, и ветер стал холодным и порывистым, будто торопился куда-то.

Мы никогда не говорили о том, что было в Сокольниках. Как-то еще вначале Наташка сказала, что я вел себя, в общем, здорово и они напугались. А потом и помощь подоспела. Наташка глядела при этом на меня слишком ясными глазами, значит, было что-то не так. Но что?..

Когда она уходила, я шел смотреть, как больные играют в коридоре под пыльной пальмой в домино, как черные глазастые костяшки ложатся с осторожным пристуком на стол.

— Видал! — обращался кто-нибудь ко мне. — Я ж ему, паразиту, кажу — двушки! Он же кроет их и кроет, мать честна…

«Найду его, — думал я, — найду и убью». Начинала трещать голова, будто слишком туго стягивали ее бинты. Я все думал, как встречусь с ним на узенькой дорожке. Каждый день стану ходить на то место, каждый день. Пусть пройдет осень, зима… Не может быть, чтобы мы не встретились.

6

По утрам нянька открывала в палате форточки, и я жадно принюхивался к воздуху, тронутому морозцем. Где-то там, совсем близко была жизнь, тренькали утренние трамваи, ребята шли в школу, и все это — без меня. За что?

Незадолго перед тем как выйти из больницы, я дал себе самое честное слово не видеться с Наташкой, не видеться ни с кем, пока не разделаюсь с тем бандитом.

Понимал ли я, что причиню этим большую обиду хорошей девчонке, настоящему другу? Думаю, не понимал. Упрямства мне было не занимать.

Я все представлял себе, как мы окажемся лицом к лицу. Я схвачу его, крикну: «Готовься к своей гибели, гад. Пришел твой час». Я не стану его бить, не предупредив, чтобы защищался. Так не поступают порядочные мстители. Я скажу ему: «Защищайся, подлый. Сейчас будем драться, пока кто-нибудь из нас не умрет. Понял?»

Я зубами скрипел, представляя себе, как он попытается увильнуть. Ну уж нет! Жаль только, что не будет у нас никакого оружия, как бы хорошо, если б шпаги или пистолеты…

Конечно, он рванет из кармана кастет. Но уж тут я дам ему по руке, кастет упадет, я подниму и выброшу его к черту: «Жало вырвано, гад!..»

Сосед в падаю толкал меня в бок костылем: «Кончишь ты орать по ночам, шалавый?»

Часто и гулко стучало сердце, отзывалось в незаживших шрамах. «Спокойно, — говорил я себе, — спокойно». И только закрывал глаза, все начиналось сначала: «Жало вырвано, гад! Пришел твой час…»

Наташке я сказал, что, как только выйду из больницы, уеду в Мурманск, незамерзающий порт. Сказал, что все давно решено и обдумано, что так мы решили с приятелем Борькой. Наймемся на лесовоз помощниками кочегара, будем ходить на Шпицберген, потом на острова Новой земли…

— Люди знаешь как там нужны!

Пожалуй, я в первый раз столкнулся тогда с тонким понятием — женская интуиция. Я видел, что Наташка не поверила ни единому слову. Но игру приняла немедленно и охотно.

— Как здорово! — обрадовалась она. — Я ведь тоже уезжаю, Коля, раньше, чем ты выйдешь из больницы.

— Куда это ты уезжаешь? — оторопел я. — Враки все…

— Почему это враки? — оскорбилась Наташка. — Мы еще раньше вас решили с девчонками. Едем на Алдан, на прииски. Знаешь, где он? Ничего ты не знаешь, конечно. Это приток Лены, сибирской реки. Там северное сияние. Интересно, оно, оказывается, шуршит, когда очень сильные морозы. Завтра покупаем пимы. Мы заходили в «Алданзолото», на Гоголевском…

— Брось! Куда вас возьмут, девчонок?

— Взяли! Там знаешь как люди нужны? Были рады!

Девчонка морочила мне голову, трещала без передышки. А что, если в самом деле удерет? С нее станется… Я начинал верить и не хотел верить. Как же я буду без Наташки? Чудно!

— Кто ж тебя из дома отпустит?

— Из дома? Подумаешь! Отец, наоборот, очень доволен. Вот, — говорит, — жизненная школа — это да! Он у меня такой, папаша!

— И учиться бросишь?

— Почему? Там будем учиться, в вечерней школе. Интересно, понимаешь, на оленях будем ездить в школу, через тундру. Ох, только бы поскорее!

Мы с ней тогда по-настоящему поссорились. Я чувствовал себя растерянным. Я ведь не знал, что думать, верил ей и не верил, все, что надумал, рушилось.

— Ну и уезжай поскорее, — сказал я. — Потом я уеду — и все.

— Да, — сказала она, — все!

— И знаешь, не приходи больше в больницу.

— Ладно. Я и не успею, Коля, ты уж извини…

Ветер прошелся по больничному садику, подгреб с мокрой дорожки побуревшие листья. «Больные, ужинать!» — позвала нянька, открыв окно.

Мне стало очень не по себе, когда я представил, что Наташка не придет больше. Но надо было держаться.

— Будь здорова, Наталья, — сказал. — Ты, в общем, хороший человек.

— Да, — ответила она, не давая мне ни минуты передышки. — Будь здоров. Ты тоже хороший человек.