Козима фон Бюлов

Бюлов. Часто, Коз, пытаясь расшифровать звуки «Тангейзера», я спрашивал себя: о ком из них он мечтает? Мечтает ли он о Венере с ее кипящими страстями, с неувядающей прелестью ее жаркой плоти, закутанной в легкий тюль? Или о такой близкой, такой ласковой, такой немецкой Элизабет?

Козима. И кто же из них?

Бюлов. Да, кто? Угадай.

Козима. Ну, конечно, дама-секретарь.

Бюлов. О, ты шутишь.

Козима. Я говорю совершенно серьезно. Художник парит над прозой жизни. Он знает все, что происходит в мире, он охватывает взором столетия. Есть только одна вещь, которую он никогда не поймет: пошлость. В обыденных вещах он совершенно беспомощен. Чего ему не хватает, так это няньки: человека, который приведет его за руку домой, когда пойдет дождь. Поверь мне, в глубине души все художники мечтают о женщине, которая являла бы собой нечто среднее между секретаршей и гувернанткой.

Бюлов. Не думаю.

Козима. Ты не художник, Ганс. Для этого ты слишком рассудочен.

Бюлов. Но одно я знаю точно: женщина Вагнера должна быть безмерно богата.

Козима. Что такое ты говоришь?

Бюлов. Да ведь нужны сокровища, чтобы удовлетворить его безудержную фантазию. Ты погляди на этот дом, на это восточное великолепие, а всего четыре недели назад среди его знакомых было больше судебных исполнителей, чем слушателей. Теперь он может не мелочиться.

Козима. Следовательно, состоятельная женщина означала бы для Вагнера разорение.

Бюлов. Как это?

Козима. Есть только одно состояние, которого он не сможет промотать в четыре недели: деньги, которые заработает он сам, если найдет женщину себе под пару. Но к чему эти праздные домыслы. Иди к себе в комнату и прими капли.

Бюлов. Я подожду Рихарда здесь.

Козима. А я говорю, ты ляжешь в постель.

Бюлов. Ну, хорошо, хорошо.

Голос Вагнера. Козима! Козима!

Входит Вагнер в роскошном халате.

Вагнер. Вот что, Ганс, я хотел поговорить с тобой об одном деле. Если ты в силах. Мы ведь почти не виделись со вчерашнего дня, когда ты заявился к нам сюда, такой жалкий и несчастный.

Козима. Я сейчас постелю тебе постель. (Уходит.)

Вагнер. Но ты кажешься еще очень изможденным. Дай-ка я взобью тебе подушку. (Забирает у Бюлова подушку. Бюлов лежит, скорчившись, и ждет.) Ганс, друг мой, расскажи, как обстоят дела с твоей рукой?

Бюлов. Ах, Рихард, если бы только рука. Весь позвоночник ломит, хотя Козима, с ее железным характером…

Вагнер. Слушай, Ганс, чего я добился. Сначала король назначит тебя своим придворным пианистом. Жалованье – две тысячи гульденов в год. Ни много, ни мало – две тысячи, и это только первый шаг к должности придворного капельмейстера. Когда будет основана Вагнеровская академия, ты станешь ее директором; ибо ясно, что истинное искусство не имеет иного пути к публике, кроме как через поток ученой пропаганды; плебс всегда доверяет болтовне какого-нибудь профессора больше, чем собственным глазам и ушам. Но самую приятную новость я приберег напоследок. Ганс, ты награжден орденом Святого Михаила первой степени, и на меньшее, чем Большой крест, мы не согласимся. Но ближе к делу. Опиши мне твои страдания.

Бюлов. Вы дадите мне подушку?

Вагнер взбивает подушку.

У меня такое чувство, что паралич, подобно Немезиде, шествует от одного нервного узла к другому.

Вагнер. «Тристан» принесет нам победу. Но пока для него созреет время, давай кинем что-нибудь в пасть толпе. В самое ближайшее время ты будешь дирижировать «Голландцем», Лахнеру он не по зубам. Но, Ганс, клавирный эксцерпт из «Тристана» не терпит никакого отлагательства. Ты начнешь, если не сегодня, то уже завтра. Ганс, из всех людей на свете – только ты. Даже я сам не смог бы этого сделать: произведение слишком велико для моего разума. Больше, чем сказано о человеческой душе в «Тристане», не будет сказано никогда. Я написал «Тристана», но постигаешь его ты один. Ганс, ты скверно выглядишь. Ты непременно должен отдохнуть. При столь непонятном недомогании главное – щадящий режим. Щадящий режим и терпение. Щадящий режим и терпение.

Бюлов. Как вы обо всех нас заботитесь! Какое величие и какая доброта!

Вагнер. Какая доброта? Разве мы не друзья?

Бюлов. Я ваш преданный вассал, Рихард. Ваш раб и ваш слуга.

Вагнер. Да, я так и сказал.

Бюлов. Но если случится, что я еще раз обрету силы… Мне так важно, Рихард, продолжить работу над моим собственным сочинением, над моим «Мерлином».

Вагнер. Мерлин?

Бюлов. Это музыкальная драма.

Вагнер. Музыкальная драма?

Бюлов. Козетта написала к ней стихи.

Вагнер. А я-то считал тебя человеком, которого не устрашат препятствия при достижении наших идеалов. Это измена, Ганс. Такие чувства не подобают потомку готов.

Бюлов. Вы знаете, что я в любое время…