Козлиная песнь

- Как поют соловьи! - сказала Муся. - Отчего девушек соловьи всегда волнуют?

- Не только девушек, - ответил Тептелкин,- меня соловьи тоже всегда волнуют.

Он посмотрел Мусе в глаза.

-А я женщин боюсь, - задумчиво уронил он. - Это страшная стихия.

- Чем же страшная? - улыбнулась Муся.

- А вдруг закрутит, закрутит и бросит. С моими друзьями это случалось, а как бросит, никак не умолить жить вместе. А как мои друзья на своих жен молились и портреты в бумажниках носили! А они всегда, всегда бросают.

Тептелкин обиделся за друзей.

Муся достала гребенку и стала расчесывать Тептелкину волосы.

Внизу молодые люди пели: Gaudeamus igitur...

Тептелкин вспомнил окончание университета, затем погрузился в свое детство и в нем встретился с Еленой Ставрогиной. Ему показалось, что есть нечто от Елены Ставрогиной в Марии Петровне Далматовой, что она как бы искаженный образ Елены Ставрогиной, искаженный - но все же дорогой. Он поцеловал у нее руку.

- Боже мой, - сказал он, - если б вы знали...

- Что, что? - спросила Муся

- Ничего, - тихо ответил Тептелкин.

Внизу пели: Есть на Волге утес...

Утром в поезде ехали обратно в Ленинград Костя Ротиков и неизвестный поэт. Неизвестный поэт грустил невыносимо. Ведь его ждет полное забвение. Костя Ротиков развлекал его как мог и говорил о барокко.

- Не правда ли, - говорил он, - вы стремитесь не к совершенству и законченности, а к движущемуся и становящемуся, не к ограниченному и осязаемому, а к бесконечному и колоссальному.

В вагоне никого не было, они сидели вдвоем. Костя Ротиков встал и стал читать сонет Гонгоры.

Неизвестный поэт с нежностью смотрел на Костю Ротикова, насмешливого и остроумного, слегка легкомысленного, читающего только иностранные книги и несколько свысока любующегося творениями рук человеческих.

- Еще поборемся, - сказал он, выпрямляясь.

- Что с вами? - спросил Костя Ротиков.

- Ничего, - улыбнулся неизвестный поэт, - я обдумываю новую барочную поэму.

За окнами неслись поля с высокой травой. Появившийся Костя Ротиков уже читал сонет Камоэнса и находил огромное сходство в настроенности с пушкинским стихотворением: Для берегов отчизны дальней...

В конце поезда, в вагоне, одна, сидела Екатерина Ивановна и обрывала ромашку: любит - не любит, любит - не любит. Но кто ее любит или не любит, - не знала. Но чувствовала, что ее должны любить и о ней заботиться.

А в самом последнем вагоне ехал философ с пушистыми усами и думал:

"Мир задан, а не дан; реальность задана, а не дана".

Чиво, чиво, поворачивались колеса.

Чиво, чиво...

Вот и вокзал.

У Кости Ротикова палочка с большим кошачьим глазом.

У Кости Ротикова глаза голубые, почти сапфировые.

У Кости Ротикова пальцы длинные, розовые.

- Куда мы направимся? - весело спросил неизвестный поэт. - Делать нам равно нечего.

- Пойдемте слушать, как изменяется язык отечественных осин, - улыбнулся Костя Ротиков.

Весь день провели вместе Костя Ротиков и неизвестный поэт. Гуляли по Летнему саду, по набережным Фонтанки, Екатерининского канала, Мойки, Невы. Постояли перед Медным Всадником, пожалели, что некогда отцы города счистили зелень, прекрасную черно-зеленую патину. Покурили. Сели на скамейку. Поговорили о том, что город по происхождению большой дворец.

Поговорили о книгах.

Летний вечер. Никаких официальных занятий. Никакой кафедры. Мошкара кружится и вьется. В лодке сидит Тептелкин, гребет. У берега качаются тростники, наверху виден Петергофский дворец, на берегу стоит неизвестный поэт.

- Приехали! - кричит Тептелкин и гребёт к берегу. - Наконец-то вы приехали. Если б вы знали, как мне грустно жить здесь, сегодня мне особенно грустно.

Лодка пристала к берегу, неизвестный поэт сходит в нее, и Тептелкин, сутулый, седеющий, гребет от берега. Неизвестный поэт управляет рулем, - лодка несется ко взморью.

- Мне вспомнилось, - говорит Тептелкин, - как я преподавал несколько лет тому назад в одном университетском городе. Я помню, как раз в этот день, в этот час, мы - я и учащаяся молодежь - отправились на противоположный берег реки и там в рощице я прочел лекцию.

Сумерки.

Наконец в темноте они привязали лодку и пошли гулять по парку.

На востоке появилась розовая полоска зари, когда молча они подошли к башне.

Неизвестный поэт слушал, как Тептелкин долго возится наверху в единственной жилой комнате, как он снимает сапоги и ставит их у кровати, как звенит ложечка в стакане.

"Пьет холодный чай", - решил он.

Утром Костя Ротиков увидел неизвестного поэта дремлющим на белой скамье в парке у большой ели, прямой как мачта. Друзья радостно поздоровались и отправились к морю. Позади косят траву. Костя Ротиков сел на корточки в море, среди волн, крепкий, розовый. Неизвестный поэт дремлет на камнях, на берегу, согретый утренним солнцем.

- А знаете, - появился Костя Ротиков, - Андрей Иванович поселился здесь.

Дрыгая ногой и обтираясь мохнатым полотенцем, он продолжает:

- Я у него беру уроки методологии искусствознания.

Камни и песок раскалены. Костя Ротиков зашнуровывает ботинки с круглыми носами. Неизвестный поэт весело скачет с камня на камень и курит.