Козлиная песнь

Полностью повинуясь моей воле, ты дал мне намазать глиной и твою голову, даже веки, тончайшим слоем. И рот, и уши, из всех отверстий открытыми остались только ноздри. Ты лежал неподвижно, «погрузился в себя», подумала я; ты не шевельнулся, даже когда я придвинула меньшую фигуру к тебе поближе, когда приподняла ей голову и осторожно положила мордой на твой глиняный лоб. Затем я намазала твои длинные волосы. Они стали тяжелыми и послушными, теперь ими можно было заполнить просвет между твоим затылком и ее грудью. Больше всего мне хотелось покрыть глиной все твое тело, включая одежду, но банка моя опустела, пришлось остановиться. Поэтому я прикрыла правый глаз и вытянула руку вперед так, чтобы ладонь закрывала для меня часть двуглавой скульптуры; я не видела середины твоего тела, где была одежда, и легко могла представить себе, что мумифицировала тебя всего, от головы до хвоста. Теперь было не разобрать, где кончается зверь и начинается человек. Наконец-то я обрела власть над жизнью и смертью, здесь не существовало различия между телом, которое еще дышало, и телом, в котором сердце уже остановилось. Было неясно, кто из вас в какой находится фазе. Ты, возможно, умер, а в нее я вдохнула новую жизнь. Вы оба были сделаны из одного материала, оба представляли собой нечто среднее между скульптурой и живым организмом. Больше всего на свете мне хотелось лечь рядом с вами и под сулящим утешение слоем глины слиться воедино с мужчиной, зверем и смертью.

На следующий день наступило отрезвление.

— Я всю ночь размышляла, — сказала я, когда мы, еще лежа в кровати, начали постепенно просыпаться. — Я не знала, что это так ужасно, видеть мертвое существо с близкого расстояния. Да еще эти клещи, которых ты давил ногтями.

— Когда я нес ее от тебя из мастерской на улицу, из нее капал сок.

— Чччерт.

Мы помолчали.

— А откуда этот сок вытекал?

— Не знаю.

— Нет, знаешь.

— Наверное, из-под хвоста. Пока я ее нес, у нее в животе булькало, наверное, от каких-нибудь там газов. Как вдруг забулькатит да забурлит…

— Чччерт, — закричала я, меня всю передернуло. — А ты видел, какого у нее цвета кожа под мышками? Где нет шерсти, где она стерлась от ходьбы. Все синее и красное.

— Я, слава богу, лежал с закрытыми глазами. Ее морда так тяжело давила мне на голову. До сих пор подташнивает, сегодня не буду есть.

— Представь себе. Ты кладешь голову ей на живот. Живот мягкий, в нем все время ворчит, а из зада волнами лезет всякая дрянь. Кто его знает, может быть, спереди тоже что-нибудь потечет и зазвучит, изо рта и из носа.

Мы встали с кровати и принялись каждый за свою работу.

Несмотря на отвращение я продолжала свои попытки соединять живых с мертвыми, воскрешать умерших и заставлять тех, кто еще дышит, вкусить от тишины. После Джейн и Марлен у нас, для разнообразия, долгое время никто не умирал, но однажды, возвращаясь домой из деревенскою магазина, я увидела на обочине дороги перед соседским скотным двором маленького недоношенного теленочка. Он был весь покрыт кровью: когда несчастного шваркнули в придорожную грязь, кровь была еще свежей, потому что к ней прилип песок, несколько камушков и соломинок. Теленок лежал здесь для того, чтобы его забрала санитарная служба, но когда я спросила, можно ли мне его взять «для искусства», хозяин пожал плечами и пробормотал, что ему все равно, кто его заберет, лишь бы от него избавиться. Он и так потратил из-за него достаточно денег. Несколько недель теленок, еле живой, пролежал в хлеву, «думали, оклемается». А когда его в конце концов прикончили, оказалось, что даже костный мозг воспален. Мясо забраковали, «плакали мои денежки».

Я сходила за тачкой и отвезла младенца — никаким другим словом я его не могла назвать — домой. Корова, как и человек, вынашивает детеныша девять месяцев, вдобавок у этого создания был точно такой же цвет кожи, как у меня. Он был абсолютно без шерсти, только у рта росло немного волосиков — как бы усики и бородка. Перед Глотовым домом я вымыла его хорошенько водой и положила в позе спящего на площадке у парадного входа. Малыш был мягкий, как тряпочка, тело еще не начало коченеть, казалось, у него нет ни косточек, ни мышц. Пока он сох на солнышке, я не могла на него налюбоваться. Особенно меня трогали его копытца. Они были, как и все тело, цвета человеческой кожи, благодаря этим изящным кончикам спереди они казались прямо точеными, я не могла себе представить, что этими нежными туфельками можно ступать по земле.

Я снова попросила тебя помочь мне, но ты отказался наотрез, как я ни умоляла. Моя мысль движется в ложном направлении, сказал ты отстраненно. И вообще что-то со мной не так. Животные — это животные и ничего больше. Я должна прекратить называть их «дамами» и «кавалерами»; вы с Питером употребляли слова «нэнни» и «девочки» только в шутку, ради иронического эффекта. Если я вовремя не остановлюсь, то плохо кончу.