Козлиная песнь

Я как раз дошла до первых параграфов про болезни, когда послышался скрип калитки. Это наш добрый Доминик, подумала было я. В библиотеке я только что отыскала в словаре, что значит французское слово «Jojo», потому что Доминик с самого начала только так нас обоих и называл. Оказывается, это народное словечко, что-то вроде «милый», «голубчик». Я оторвала глаза от книги и увидела на улице машину, старый оранжевый автомобиль, который мог принадлежать только Глоту. Владелец стоял тут же, в шортах, и дергал за створки больших ворот. Очень уж рано он приехал, мы ждали его не раньше двух. Я молниеносно засунула толстую красную книгу под шубу Эмили и как ни в чем не бывало села опять на стул. Книга обозначалась под телогрейкой, но Глот никогда в жизни не решится прикоснуться к больному животному.

Машина въехала во двор. В какой-то миг я подумала, что стрелки часов переведены на четверть века назад, потому что Глот был в машине не один, рядом с ним сидела светловолосая девушка как будто он снова привез сюда кого-то, от кого хотел избавиться. Остановившись в метре от меня, они вышли из машины, и я тотчас вернулась в наше время, потому что женщина в такой короткой юбке и на таких высоких каблуках никак не могла быть беременной. Я считала себя обязанной поговорить с человеком, тебя зачавшим, и не думала избегать Глота. Пусть ты — всего лишь один из миллионов его сперматозоидов, но он-то — твой единственный отец. Прятаться от него и отрицать его отцовство — слишком простое решение вопроса.

Женщина с осветленными волосами указала носком туфли на Эмили, и каблук другой туфли тотчас утонул в мягком грунте, потому что весь вес пришелся на одну ногу.

— Что это такое тут лежит? — спросила она по-французски, с трудом удерживая равновесие.

— Не волнуйся, дорогая, — быстро ответил Глот. — Сейчас эта мадемуазель все уберет.

— Ничего мадемуазель не уберет, — ответила я уязвленно. — Это ведь Эмили!

Я хотела сказать, что в молодости Эмили была газелью, прыгавшей изящнее любой балерины, что она была самым смелым и нежным существом, когда-либо жившим на этом дворе, но не смогла из-за подступившего к горлу комка, потому что Эмили как раз застонала и выпустила из-под хвоста новую порцию зеленоватой кашицы. Глот с расфуфыренной красоткой смотрели на нее с отвращением.

— Омерзительно, — воскликнул Глот. Я требую, чтобы эта пакость была убрана немедленно.

— Ну а я в таком случае требую, чтобы вы, такой умный, немедленно посмотрели в глаза собственному сыну. — Я испытывала облегчение от того, что, совсем как Эмили в лучшие дни, не испытывала сейчас ни малейшего страха. — Мы всё о вас знаем. Всё!

Глот завопил, что я негодяйка, я закричала в ответ: «На себя посмотрите», а потом мы кричали уже все трое на разных языках вперемешку. Глотова спутница взвилась от слова «сын», которое услышала сейчас впервые, о сыне он никогда раньше не рассказывал. Я повернулась к ним спиной и прошла в нашу кухню, где ты сидел за столом, зажав руками уши и зажмурившись.

— Пошли, пошли, Йойо. — Я потянула твою руку, чтобы ты отнял ее от уха и услышал, что я говорю. — Без тебя разговора не получается, нам, может быть, больше не представится случая серьезно с ним все обсудить.

Ты неохотно встал. Я подтолкнула тебя в направлении двери, тело у тебя было как у неуклюжего колосса. У порога ты схватился за дверной косяк, и я не смогла сдвинуть тебя с места.

Через твое плечо я увидела, как Глот и его спутница разгружают машину, все еще продолжая перебранку. Глот тащил в кухню матерчатый чемодан с раздувшимися боками в красную и зеленую клетку, делая при этом большой крюк, чтобы обойти Эмили стороной. Блондинка-парижанка вытащила из багажника полиэтиленовый чехол с одеждой на вешалке и понесла его следом за Глотом, обходя Эмили по еще большей дуге. Через некоторое время Глот один вышел из дома и по кривой добрался до машины, открыл дверцу у водительского места и взял с заднего сиденья большой фен. Мне это показалось подходящим моментом, чтобы подтолкнуть тебя на улицу, но ты все еще сопротивлялся, поэтому я сама проскользнула у тебя под правой рукой, твердо решив, что, по крайней мере, сама задам Глоту несколько вопросов, которые не давали мне покоя. Женщина на улицу не выходила. Я подошла к двери большого дома, из которой торчал ключ. Я повернула его, заставляя себя сохранять хладнокровие.

— Скажите-ка мне, пожалуйста, — обратилась я к нему на «вы», потому что не хотела оказывать ему честь, говоря «ты», — скажите-ка мне, пожалуйста, вы совсем не гордитесь тем, что у вас есть сын? — Голос мой дрожал, я не могла скрыть полностью, что его ответ для нас важен.

Глот ничего не слышал или делал вид, что не слышит. Он снова наклонился вперед и перевесился через спинку водительского сиденья, чтобы дотянуться до штатива от фена. Я стояла рядом с его толстым задом и ждала. Блондинка принялась колотить изнутри в дверь и орать. Глот резко вылез из машины, стукнувшись головой. Он посмотрел в сторону дома и при этом не мог не посмотреть на меня.

— Часто ли вы вспоминали о Йо?