Козлиная песнь

Готовая к бою, я сцепила ремни друг с другом, один конец надела на шею 31‑й, а другой взяла в руку. Столпившиеся вокруг посетители фермы неодобрительно пробормотали что-то в мой адрес, когда я попыталась стронуть свою покупку с места словами «come on, fucking bastard». Потом я сунула ей под нос кусок хлеба, и она послушно вышла за мной на улицу, но там расставила ноги и наотрез отказалась продвинуться дальше хоть на один сантиметр. Фермер и все прочие стояли руки в боки и наблюдали, как я с помощью второго куска хлеба уломала 31‑ю пройти еще пять-десять метров, до большого куста сирени. Там я дам ей полакомиться вкусными листьями, думала я, а потом постараюсь дотащить ее до следующего куста метрах в ста от этого, так мы и будем передвигаться все большими перебежками от одного соблазнительного блюда к другому. Однако животное совершенно не заинтересовалось сиренью, наверное, никогда ее не пробовало. Только вытащив из полиэтиленового мешочка еще один кусок булки, я заставила ее двинуться дальше; в результате к тому моменту, как мы с грехом пополам исчезли из поля зрения фермера и компании, мешочек был совершенно пуст.

Зато теперь я могла тянуть ее за ремень изо всех сил. Я проволокла ее по всему парку, мимо стриженых лужаек, окруженных деревьями, и прудов с лодками; «Забавная у тебя собачка!» — кричали мне люди из лодок, видя, как я тащу мою 31‑ю. 31‑я ни на минуту не переставала блеять. Если я, чтобы немножко отдохнуть, привязывала ее к дереву, она принималась так бешено бегать вокруг ствола, что несколько раз чуть сама себя не задушила. Трава на газонах тоже ничуть ее не интересовала, и когда мы наконец вышли из ворот парка, я в первой же булочной купила ей два батона.

В городе 31‑я беспрестанно озиралась, поворачивала уши то в одну, то в другую сторону и нервно вздрагивала от каждого звука и каждого движения. Что меня порадовало, так это ее реакция на собак: она отважно пригибала голову к земле, словно собиралась бодаться; собаки с лаем вставали на задние лапы, а хозяева в отчаянии тянули их за поводок прочь. Может быть, она все-таки настоящая?

Дома я долго-долго звонила в дверь, пожалуй, надеялась, что ты сбежишь вниз по лестнице, распахнешь дверь во всю ширь и засияешь от радости, увидев нас двоих. Позвонив в последний раз, я полезла в карман за ключом. 31‑я прижалась к моим коленям, такая усталая, что ей было даже не до пакета с хлебом, хотя он висел прямо у нее под носом. Она покорно перешагнула следом за мной через порог и для разнообразия прекратила блеять.

Из холла я закричала вверх, обращаясь к лестнице, поднимавшейся до третьего этажа:

— Йоделийойо, ты дома? У меня для тебя колоссальный сюрприз!

Не услышав ответа, я позвала тебя еще несколько раз. Издалека донеслись какие-то звуки, на третьем этаже открылась дверь и из-за нее показалось твое лицо. К сожалению, я не могла рассмотреть твоего выражения, ты стоял слишком высоко. Ты немного подождал, потом вышел из-за двери полностью, потом начал медленно, ступенька за ступенькой, спускаться по цветной капусте вниз. На пятую ступеньку снизу ты сел, громко вздохнул, поставил локти на колени и уперся подбородком в ладони.

— Она настоящая, — сказала я как можно веселее, твердо решив во что бы то ни стало скрыть от тебя мои сомнения. — Уму непостижимо, она точно так же пытается бодать собак, как наши нэнни, прогнала даже питбуля. Просто она немного другого цвета и другого фасона. — Я помолчала. — И молоко она тоже дает. Доится очень легко. Соски удобной формы. Тебе не придется больше смотреть ни на какие титьки. Повязку для глаза можно выкинуть. Я уже все обдумала, поселим ее в гараже. Я кончаю портняжничать, и мы заживем, как прежде. Будем вместе обследовать мусор. А чтобы иметь наши сто гульденов в месяц, будем продавать сыр как деликатес, дело пойдет наверняка не хуже моей высокой моды. А питаться она будет тем же, что и мы, ты ведь всегда приносишь домой кучу овощей.

Ты поднял голову и посмотрел на лоб с отпиленными рогами. Я засунула пальцы в жесткую белую шерсть. Все еще крепко держа ремень, я открыла дверь, ведущую из холла в гараж. Раньше здесь стояли машины, а сейчас мне показалось, что для 31‑й нет места лучше. Едва я ее отпустила, как она наклонила голову набок и стала недоверчиво принюхиваться. Утром я уже убрала отсюда свой товар, а на вывеске написала: «закрыто навсегда».

— Вот увидишь, скоро здесь будет пахнуть не бензином, а сеном с навозом, — убеждала я тебя. — Я по дороге видела на улице старый матрас, может быть, ей пригодится.

Ты ничего не ответил, только беспомощно отмахнулся от меня.

31‑я семенила неловкими ножками по ровному бетонному полу и обнюхивала кран для воды в середине гаража.

— Удобно будет за ней убирать, — сказала я визгливым голосом.

31‑я простучала копытцами к задней стене гаража, где находилась дверь в сад с двумя соснами, и посмотрела на нее так, словно хотела выйти на улицу. Я сказала, что днем ее можно будет выпускать во двор, а на ночь забирать обратно в дом.