Козлоногий Бог

— Не беспокойтесь, — сказал он. — Это ничего для меня не значит. У меня столько денег, что я вряд ли когда-либо найду применение им всем. Вы можете оставить пальто в машине, если не захотите его забрать, но я не могу смотреть на то, как вы дрожите.

Мона не смогла найти слов, чтобы ответить. Независимая женщина-профессионал в ней была против того, чтобы принимать этот подарок, и все же она была глубоко тронута тем, как он был сделан. Поведение мужчины создавало впечатление, что у него не было ли малейшего желания ей понравиться; что он совершенно не ждал никакой благодарности за то, что он мог сделать. Прежде, чем она смогла вернуть себе дар речи, продавец вернулся обратно с охапкой одежды.

Глаз Моны упал что-то строгое и темно-коричневое, но Хью Пастон приподнял край ярко-зеленого, нефритового цвета пальто.

— Мне нравится, как выглядит вот это, а вам?

— О, нет, — ответила Мона. — Оно слишком яркое для меня.

— Забавный вы человек. Как художник, вы должны бы разбираться в цветах, но вместо этого вы носите вещи, в которых выглядите, как покойница.

— Я знаю. Дядя Джелкс всегда ворчит на меня меня из-за этого. Но это не из-за того, что они мне на самом деле нравятся. Это из соображений экономии.

— Давайте хоть раз вы позволите себе выделиться. Примерьте это зеленое пальто. Мне кажется, оно вам понравится.

Она позволила ему надеть на нее зеленое нефритовое пальто. В кармане был мягкий кожаный шлем с ремешком для подбородка, который делал ее похожей на эльфа, обрамляя ее прямые черные волосы и лицо оливкового цвета.

Хью Пастон задумчиво на нее посмотрел.

— Вы знаете, мне кажется, что эта одежда как ничто иное подходит для того, чтобы отправиться в ней на поиски Пана, — сказал он.

Было намного приятнее ехать в кожаном пальто на верблюжьей подкладке вместо тонкой холодной накидки. Машина, рыча на второй скорости, ловко сновала между потоком машин. Мона с интересом наблюдала за тем, как Хью Пастон управляет ей. Многое можно узнать о человеке, просто наблюдая за тем, как он водит машину. Она видела, что он точно знает, как обращаться с автомобилем, что он может с ним делать и чего от него ожидать, и что он знает, когда нужно нажать на газ, а когда на тормоз, чтобы выбраться из сложной ситуации на дороге, а как раз этим и определяется мастерство водителя. Он с большой симпатией относился к своей машине и казалось, надеялся на ответную симпатию с ее стороны. По сути его контакт с неживым автомобилем был намного более тесным, чем с любым из человеческих существ. Единственной вещью, которой он, казалось, совсем не ждал от людей, была симпатия. Всем своим поведением он как будто бы говорил «Я знаю, что я осточертел вам. Я не жду, что я вам понравлюсь; но я настолько привык к тому, что я никому не нравлюсь, что совсем не возражаю против этого». Это не было обидой, как не было и ответным жестом; только молчаливое принятие своего одиночества. Она думала о том, какой пережитый им опыт мог сделать его тем, кем он был, и какое восстание против жизни могло привести к его порыву отправиться на поиски Пана.

Ей было совершенно ясно, что мужчина, сидевший рядом с ней, не был сейчас в своем нормальном состоянии, и она пыталась представить себе, каким он был, когда в полной мере был собой. Между вспышками своего внезапного оживления он был крайне пессимистичным. У нее сложилось впечатление, что этот пессимизм был его привычным отношением к жизни; и все же она не думала, что это могло считаться нормой. Он казался ей человеком, который отказался от жизни; однако в его положении ему стоило лишь захотеть чего-либо, чтобы это тут же было ему дано. Она и сама сейчас дошла до того, что готова была расстаться с жизнью, потому что бороться за то, чтобы свести концы с концами, ей было слишком сложно. Ей казалось, что будь у нее столько же денег, сколько у этого человека, ее жизнь была бы невероятно насыщенной. Она не подозревала о том, как изматывает владение большим состоянием и что обладающий им становится жертвой своего собственного богатства. Она знала, что обычно все богатые люди, а в особенности те, которые не могли сами распоряжаться своей судьбой, подозревали каждого, кто был с ним слишком вежлив, в попытках засунуть руку в их карман. Но Хью Пастон, казалось, думал что-то вроде «Это настолько естественно, что вы пытаетесь засунуть руку ко мне в карман, что я не жду от вас чего-то другого. Мои деньги совершенно бесполезны для меня. Если они могут быть полезны для вас, то пожалуйста, распоряжайтесь ими, как хотите». Она подозревала, что он спокойно раздавал их всем, кто просил его об этом, ожидая, что не придется возвращать ему долг и получая в итоге именно это. В ней внезапно проснулось страстное желание защитить его от любого использования.

С такой машиной, как была у Хью Пастона, и его манерой вождения они достаточно скоро свернули с лондонских улиц на магистраль. Хью переключился на верхнюю передачу, машина затихла до равномерного похрапывания, и разговор в ней стал возможным.