Козлоногий Бог

— Я думаю, мистер Пастон, что когда она увидела ваш обморок, она испытала куда больший шок, чем мы предполагали. У нее было легкое помутнение сознания, раз или два, и она говорила об этом. Она думает, что вы собираетесь проводить спиритуалистические опыты и она этого боится. Я убеждена, что она боится встретиться с вами снова, и в то же время не хочет прекращать с вами общение, потому что ей нужна работа.

— Ох, как ужасно я сожалею. Что я могу сделать для нее?

— Лучшее, что вы можете сделать, это подняться наверх и встретиться с ней, и поговорить с ней так, как будто бы ничего не произошло.

— Хорошо, я поднимусь к ней сразу же, как только она захочет меня видеть.

— Прекрасно, мистер Пастон, а что если вам пойти к ней сразу же после того, как вы выпьете чай?

— Хью, — сказал старый Джелкс, приподняв рыжеватую бровь и глядя на своего гостя поверх чашки чая, — Знаете ли вы, что именно настолько сильно выбило Мону?

— Господи, нет конечно, и что же?

— Амброзиус.

— Что, во имя всего святого, вы имеете в виду?

— Она до смерти им напугана. Думает, что видела его призрак. Воздержитесь от этой темы, хорошо?

— Конечно, Ти Джей. Но что заставило ее так перепугаться?

— Кто его знает. Женщины лишены здравого смысла.

— Не думаю, что в этом дело. Вы знаете, Амброзиус производил на меня порой очень сильное впечатление; но насколько ему рад я, настолько же и она напугана им. Когда он приходит, он вызывает очень сильные эмоции, и если он не нравится вам также, как мне, то я думаю, что он вполне может напугать вас до смерти.

— Ну, как бы там ни было, а оставьте пока эту тему, Хью, ради всего святого.

Закончив с чаем, Хью поднялся наверх, как ему было велено, и миссис Макинтош должным образом провела его в комнату и затем, оставив их наедине, удалилась.

У Моны, сидевшей в кровати с накинутой на плечи выцветшей бледно-розовой шалью, был тот призрачный и почти прозрачный вид, какой всегда придают человеку любые проблемы с грудной клеткой. Не было никаких сомнений в том, что она все еще его боялась. Он видел это по ее глазам и тому, как она старалась держать себя в руках. Хью, который никогда раньше не видел никого, кто мог бы его бояться, и не мог представить себе, как такое вообще могло бы произойти, ощутил, к своему огромному удивлению, отблеск странного чувства удовлетворения в глубине своей души, даже не смотря на то, что его единственным желанием было успокоить ее и вернуть ей ощущение счастья и умиротворения.

Чрезвычайно странно, что Мона, которая на первый взгляд казалась очень своенравным созданием, была по-настоящему и искренне напугана им, и ей потребовалось собрать все свое мужество в обе руки, чтобы заговорить с ним. Было в этом нечто такое, что глубоко восхищало Хью и заставляло его высоко ценить общество Моны. Что-то, что можно было считать первыми намеками на уверенность в себе, которой ему всегда очень не хватало.

Он сел на стул, который был поставлен в правильном месте у изножья кровати — миссис Макинтош всегда делала все очень правильно.

— Ну, как мы себя чувствуем? — спросил он.

— Неплохо, — ответила Мона. — Уже намного лучше, чем было.

— Но не так хорошо, как могло бы быть?

— Нет, боюсь, что нет. Утомительно, не правда ли? Особенно после того, как кто-то был настолько добр ко мне. Я не знаю, как за это отблагодарить.

— Не беспокойтесь об этом. Вы пробудете здесь до тех пор, пока не поправитесь.

Тишина повисла между ними. Хью оглядывался по сторонам в поисках какой-нибудь подсказки, из которой могла бы родиться интересная тема для разговора, не ведущая к Аброзиусу, но ничего не находил. Если бы он заговорил о ферме, то это вылилось бы в разговор об Амброзиусе. Если бы заговорил о ее работе, то они опять пришли бы к ферме, а значит и к Амброзиусу. Внезапно проблема с него была снята. Мона Уилтон пристально посмотрела на него и спросила:

— Вы нашли что-нибудь еще об Амброзиусе?

Хью охнул.

— Я... Я думал, что вам не нравится Амброзиус, — ответил он.

— Я никогда этого не говорила, — сказала Мона. — Он заставил меня испытать настоящий ужас из-за своей кошмарной смерти, но я никогда не говорила, что он мне не нравится. Вообще-то, Я... Мне его невероятно жаль. Мне кажется, что он пережил отвратительные времена.

— Это в точности то же самое, что испытываю к нему я, — подхватил Хью с энтузиазмом, но затем быстро остановился, ибо он знал, что эта тема была запретной и ему казалось, что и без того высокая температура Моны поднимется до точки кипения, если они будут продолжать разговор.

— Расскажите мне о нем. Нашли ли вы что-нибудь еще?

— Э... Нет, я и не искал. Но знаете, я не думаю, что вам пойдет на пользу разговор об Амброзиусе, ведь вы все еще нездоровы. Это довольно мучительная тема, не находите? После нее вы не сможете спать.

— Это лучшая из возможных тем для разговора, как по мне, и я, вероятно, смогу наконец заснуть после нее. Но я не смогу спать нормально, пока не обсужу этого. Амброзиус действует мне на нервы, знаете ли, и я хочу поговорить о нем, чтобы это прекратилось.

— Ну хорошо, начинайте. Что вы хотите узнать о нем?