Козлоногий Бог

— Да, дядя, но почему тогда Амброзиус? Почему не Генри Восьмой, или Соломон, или какой-нибудь другой респектабельный полигамист не понравился ему? Почему Амброзиус, который был точно также подавлен, как и сам Хью? Это не самый желанный образ. Знаешь, что я думаю, дядя? Я думаю, что Хью был Амброзиусом в своей последней инкарнации, и что тот, кого мы знаем как Хью сегодня, со всей его нервозностью и запретами, это то, что осталось от Амброзиуса после того, как с ним покончил посланник Папы. Затем, когда Хью призвал Пана, он открыл доступ к своему собственному бессознательному, что всегда и происходит при призыве Пана, и первой же вещью, с которой он столкнулся, был слой воспоминаний, принадлежавших Амброзиусу, и они все еще были полны эмоций, поскольку смерть Амброзиуса была ужасной. Пусть это психопатология; пусть это раздвоение личности — два человека под одной шляпой, но это началось не в этой инкарнации, это уходит своими корнями в прошлое.

Джелкс долгое время сидел, глубоко погрузившись в свои мысли. Наконец он заговорил:

— Я думаю, ты права, Мона. Это объясняет многие вещи, цепляющиеся друг за друга. Любой человек, даже не обладающий знанием, понимает, что психика формируется не в этой жизни. Невозможно ничем объяснить наличие у человека каких-либо врожденных качеств, если психика формируется при рождении, разве только особым актом творения, но я полагаю, что эта версия изрядно устарела с тех пор, как появилась теория Дарвина.

— Никогда не верьте ученым, — сказала Мона. — Что со всем этим делать?

— Но именно от ученых зависит ответ на вопрос, что теперь делать, — ответил Джелкс. — До тех пор, пока я не понял, что именно не так с этим парнем, я не смогу понять, что с ним делать. Все, что я могу, это проводить выжидательное лечение, как говорят доктора в тех случаях, когда не уверены в диагнозе. Мы можем выбирать из двух вариантов; мы можем вскрыть его нарыв или можем позволить ему вскрыться естественным путем. Единственное, чего мы не можем сделать, так это вернуть Амброзиуса обратно теперь, когда все зашло настолько далеко. Если бы я знал, как будут развиваться события, я бы выгнал Хью ко всем чертям сразу же, как только увидел его. Но поскольку все так, как оно есть, нам придется делать для него лучшее из того, что мы можем, будь он проклят.

Мона улыбнулась. Она знала, что сколько бы Джелкс ни лаял, а он никогда бы не укусил.

И Джелкс тоже об этом знал. За рычанием на Хью он пытался скрыть свои собственные эмоции. Он знал, что взявшись решать проблему психопатологии, представленной Хью Пастоном, он взял на себя очень грязную работенку — невероятно грязную, поскольку девчонка была вовлечена в нее целиком. Для того, чтобы сработали инвокации древних богов, должно быть что-то соответствующее им в природе того, кто их проводит. Как справедливо заметил святой Игнатий, правда в другом контексте: «встань в молитвенную позу и ты почувствуешь себя так, как если бы действительно молился». Крестьяне, когда их насос не качает воду, выливают на него немного воды; это перекрывает клапан и помпа начинает работать. Точно также обстоит дело и с инвокациями. Пробуди Пана внутри себя и он войдет в контакт с Великим Богом, Изначальной Любовью, который отнюдь не является просто каким-то космическим козлом. Мона Уилтон стала причиной рефлекторного возбуждения инстинктов Хью Пастона, вне зависимости от того, знал ли он сам об этом или нет, сыграв ту же роль, какую играет вода, вылитая на помпу. Старый Джелкс, чьи идеалы не позволяли ему обманывать самого себя, был уверен, что если Мона захочет ему помочь, то инвокация Пана будет абсолютно успешной. Но захочет ли она это делать? И даже если захочет, позволит ли он ей? Это занятие было довольно рискованным. За ним может последовать внезапный взрыв всех подавленных эмоций, который будет похож на прорыв мельничной плотины, после чего Хью довольно быстро вернется к нормальному состоянию; а вернувшись к нормальному состоянию, он вряд ли будет видеть какую-либо дальнейшую пользу в Моне Уилтон и, пожав ее руку, он тепло поблагодарит ее и вернется туда, откуда он пришел, чтобы больше никогда о ней не вспомнить.