Козлоногий Бог

На противоположной от камина стороне, у кресла с лампой на подлокотнике стоял большой кожаный диван со сломанными пружинами, который был из того же гарнитура, что и кресло, и сидение которого также было завалено книгами. Продавец одним движением руки избавился от них, смахнув их на пол.

— Будьте любезны, присядьте, — сказал он, указывая на сломанные пружины. Хью Пастон сел и понял, что это было куда лучше, чем он ожидал, и что к его огромному удивлению на диване из этого гарнитура сидеть было намного удобнее, нежели на стульях в его собственном доме. Он откинулся назад в его просторные глубины и расслабился.

— Я боюсь, что я отвлекаю вас от ужина, — сказал он.

— Нисколько, — ответил книготорговец, — Я еще даже не начал его готовить. Я только заварил чай. Могу я...эээ..предложить вам чашечку, если вы окажете мне честь? Мне было бы жаль, если бы он остыл.

Хью Пастон принял предложение, не желая ранить его чувств. Он не пил чай даже в лучшие времена своей жизни, а нынешний период был отнюдь не из лучших. Он мог думать только о крепком бренди и о том, не заказать ли ему его потом, когда через несколько часов он вернется в отель, и он чувствовал, что обязательно это сделает.

Книготорговец достал две больших белых чашки с узкими золотыми ободками и странным маленьким золотым цветком на дне каждой из них. Хью вспомнил, что видел похожие в сарае дома своего детства. Ему казалось, что тогда они использовались для разведения гербицидов и инсектицидов. В любом случае, ни один человек из них не пил. В эти вместительные чашки было налито немного молока из бутылки. Потом чем-то наподобие свинцовой ложки был насыпан сахар и затем струйка жидкости цвета роскошного красного дерева потекла из сломанного носика черного чайника.

— Это, — сказал книготорговец, протягивая ему чашку, — напиток настоящих мужчин.

Хью Пастону было несколько странно слышать подобный эпитет в применении к чашке чая, но как только он попробовал его, он понял, что это было оправдано. Он был горячим. Он был крепким. Он был богат танином. И все это вместе мгновенно ударяло в голову, словно алкогольный коктейль, и вовсе не было похоже на тот чай, который обычно подавался в гостиной его жены.

— Боже, — сказал он, — Это прекрасный напиток. Мне кажется, вы спасли мне жизнь.

— Еще чашечку?

— Да, конечно.

Следующая чашка была налита и выпита в дружеском молчании: по одну сторону камина сидел Хью Пастон во фраке, а по другую в запыленном халате сидел старый стервятник. Хью внезапно осознал, что с этим человеком невозможно было соприкоснуться поверхностно, как на Мейфейре. Если кто-то соприкасался с ним, то ему открывался настоящий человек. И он почувствовал, что каким-то непостижимым образом ему удалось соприкоснуться с этим человеком; и что за это человеческое прикосновение что-то в нем цеплялось, словно ребенок.

Глаза старика, глубоко посаженные, сияли яркой голубизной под напоминающими горные хребты надбровными дугами, как у гориллы, и нависающими бровями, которые больше подошли бы на роль усов. Он был гладко выбрит, а его грубая кожа свисала складками, как у ищейки. Рот у него был большим и улыбчивым, словно у верблюда, а губы — тонкими.

С первого взгляда Хью Пастону показалось, что владельцу лавки больше восьмидесяти лет; но на самом деле он был разбитым и одряхлевшим мужчиной шестидесяти пяти лет и выглядел заметно старше из-за халата — одежды, которая обычно ассоциируется с немощностью.

Книготорговец, в свою очередь, смотрел на мужчину, сидевшего напротив, прикидывая, что тому могло быть немного за тридцать, но каким бы ни был его настоящий возраст, он никогда не смог бы уже выглядеть молодо. Он пытался понять, был ли тот на самом деле влюблен в женщину, которая погибла вместе со своим любовником, и решил, что нет. На его лице было то голодное и беспокойное выражение, которого не бывает на лице мужчины, который любил хоть раз в жизни, даже если и пострадал от любви. Это был человек, думал он, который не сумел состояться. Жизнь дала ему все, чего ему хотелось, но ничего из того, в чем он на самом деле нуждался бы. Недостаток духовных витаминов и рахитичная душа были его диагнозами. Книготорговец подумал, что в сидевшем перед ним человеке было слишком много идеализма, чтобы стать алкоголиком, но он, тем не менее, был вполне способен на совершение необдуманных и эксцентричных поступков, если никто не протянет ему твердую руку помощи, и что вероятно он мог бы даже броситься в омут нового брака, лишенного любви, или вступить в разрушительную связь с первой попавшейся женщиной, не испытывая к ней ни единого чувства.