Козлоногий Бог

Со своей стороны он искренне презирал Мейфейр со всеми его порядками и делами, и презрение это было самым настоящим, а не старомодной ненавистью к кислому винограду[2]. Ибо он считал, что среднестатистический житель этого района никогда не будет способен держать голову над водой в конкурентном мире, если к нему не будет привязан плавательный пузырь в виде унаследованных денег. Если бы его вышвырнули в жизнь через ворота муниципальной школы, он бы упал в канаву и остался там навсегда. Таким искренним и полным было его чувство собственного превосходства, что ему пришлось преодолеть своего рода снобизм, чтобы протянуть дружескую руку человеку, который не являлся архитектором своей собственной судьбы.

Он внимательно разглядывал своего посетителя и наблюдал за тем, как тот успокаивался и расслаблялся, и имея собственный опыт взлетов и падений в жизни, он понимал, что упадок сил не заставит себя долго ждать и вскоре парень почувствует себя скорее мертвым, чем живым. Он гадал, что можно было сделать, чтобы помочь ему пережить этот сложный период.

— Скажите, могу ли я предложить вам поужинать со мной, сэр? Становится поздно, и — я не знаю, конечно, как вы — но я начинаю испытывать голод.

— Да, черт возьми, как только вы упомянули об этом, я почувствовал, что и я тоже проголодался.

Старик скрылся за дверью рядом с французским окном, зажег газовую лампу и Пастон увидел маленькую встроенную кухоньку, тесную, как корабельный камбуз. Хлопанье газа говорило о наличии газовой плиты за дверью, и через несколько мгновений послышалось благородное шипение.

Старик принес вторую тарелку и поставил ее греться рядом с огнем. Тяжелый черный чайник был возвращен на каминную полку.

— Яичница с беконом вас устроит? — поинтересовался он.

— Первоклассно. Лучше и быть не может!

— Два яйца?

— Да, достаточно.

В удивительно короткий промежуток времени книготорговец появился снова с нагруженным оловянным чайным подносом и начал переставлять на стол в центре комнаты разношерстный набор посуды. Все казалось грубым, но начищенным, за исключением ножей из нержавеющей стали, которые уже много лет не видели доски для чистки.

Старик с сомнением посмотрел на них. Затем он подошел к каминной полке и, очистив ее от книг тем же простым способом, каким очистил диван, стал точить об нее ножи, ударяя то одной, то другой их стороной по белой мраморной поверхности, периодически проверяя их края большими пальцами, а затем вернул их на стол.

—Есть одно преимущество в использовании мраморной полки для чистки ножей, — сказал он, — Она помогает экономить обезьянье мыло. Теперь все готово. Вы идете?

Он запустил руку в огромную кучу книг, которая возвышалась в дальнем углу, немного пошарил среди них, встряхнул их так, что они посыпались на пол лавиной, и извлек из-под них второй кухонный стул, который приставил к столу.

Они уселись. Хью Пастон думал о том, что он никогда в своей жизни не нюхал ничего лучше, чем этот бекон, и не видел ничего столь же привлекательного, как хрустящие края поджаренной яичницы, которую книготорговец подал с той же сковороды, на которой ее готовил.

Они принялись за еду. Старик, казалось, не был расположен к беседе, и Хью Пастон, который чувствовал себя так, как если бы не ел целую неделю, тоже не имел никакого желания разговаривать. Они ели в тишине. По окончании трапезы хозяин поставил черный чайник обратно на свое место на полке и наполнил его водой. Затем он со страшным грохотом скинул всю посуду на поднос и отнес все это вместе на кухню.

— Я ненавижу отбросы, — сказал он, оказывая услугу санитарии. Затем он вернулся к пылающему огню и начал наполнять трубку.

Глава 3.

Хью Пастон дремал над сигаретой, положив ноги на табурет у камина, и чашка крепко заваренного чая стояла перед ним. События последних тяжелых дней, включая его жизнь в браке с Фридой, казалось, уплывали в далекое прошлое и бездна времени поглощала их. Старый книготорговец, глядя на него, понял, что тот явно предпочел бы пойти спать чему угодно другому. Он встал, подошел к окну, отодвинул занавеску, потянув за потрепанную бахрому, и уставился в темноту. Ничего не было видно. Дождь стекал по стеклу длинными полосами. Яростный ветер прорывался сквозь щели в окне и раскачивал кисточку на шнурке незадернутой шторы.

— Зверская ночь, — сказал он, задергивая занавеску и возвращаясь к огню.

Хью Пастон с трудом открыл глаза.

— Который час? Полагаю, мне следовало бы поймать такси?

— Мы засиделись допоздна. Я не знаю, сможете ли вы поймать такси в этом районе. У меня нет телефона и паб на углу уже закрыт. Вам далеко идти?

Хью сказал название отеля.

— Святый боже, как вы там оказались?

— Только Бог и знает. Я нет. Я не мог оставаться дома, поэтому и убрался оттуда.

Ему не пришло в голову, что он даже не представился и не рассказал книготорговцу свою историю, но почему-то он был свято уверен в том, что старик знал о нем все, как это и было на самом деле.

Книготорговец задумчиво посмотрел на него.