Козлопеснь

Он раздраженно кивнул, как будто согласился на огромную уступку. Я сгрузил Аристофана на кучу козьих шкур на полу и выпрямился. Боги, какое наслаждение.

— Дай мне взглянуть на деньги, — повторил старик.

Я нашарил полотняный кошелек, полученный в деревне, отвернулся и извлек сиракузскую монету в два статера. Она был в хорошем состоянии — ни тебе дырок, ни откусов по краям — соблазнительная монета. Я представил ее старику. Старик уставился на нее.

— Так вот как они выглядят, — сказал он в изумлении. — Как созреет виноград, мне будет семьдесят три, и я никогда в жизни не видел такой монеты.

Я выждал несколько мгновений, чтобы чары как следует окутали его, а потом сказал:

— Если мой друг поправится, она твоя. Только твоя.

Эти слова оказали на старика замечательное воздействие. Со страшным проворством он заметался по дому, опрокидывая кувшины, а затем раздул в треножнике такой огонь, что он аж загудел. Старик смешал что-то в маленькой глиняной ступке, распевая на незнакомом мне языке. Тут я понял, что он вовсе не грек, а сицел — один их тех дикарей, что населяли остров до прибытия греков. Прежде я не никогда не встречал не-греков, за вычетом гостей с востока и скифов, которых и чужестранцами не назовешь, и был совершенно им очарован.

Через некоторое время он решил, что лекарство готово. В качестве последнего штриха он схватил козу, прежде мирно стоящую в углу хижины, и выдоил из нее капельку молока, а затем оставил ступку на решетку на треножнике, чтобы подогреть.

— Поставим твоего друга на ноги, оглянуться не успеешь, — пропыхтел он. — Только покажи мне еще разок монету.

— Попозже, — сказал я. Он мрачно насупился и снял ступку с треножника. Наклонившись над Аристофаном, он принялся мазать его лицо содержимым ступки. К счастью, сын Филиппа был почти без сознания и не отреагировал.

— Дай ему несколько часов и он лучше прежнего, — сказал старик.

— Куда уж лучше.

— Чего?

— Да неважно.

Старик нахмурился и покачал головой.

— О лихорадке я знаю все, — заявил он с гордостью. — Каждый год ее подхватываю. Это пустяки.

— Утешил, — сказал я. —И кстати, я бы не отказался от лошади или осла, — и побренчал кошельком. — Сможешь помочь?

Старик, казалось, претерпевал адские муки. Он слышал голоса монеток, зовущие овладеть ими и окружить их заботой, но ни осла, ни возможности заполучить осла в свое распоряжение у него не было. Он посмотрел на меня так жалобно, что я пожалел, что вообще затронул эту тему. Затем откуда-то из-за ушей на его лицо наползла улыбка, обнаружившая полное отсутствие зубов.

— Да без проблем, — сказал он. — Жди тут, никуда не уходи.

Он выбрался из хижины и исчез, оставив меня в некотором недоумении. Через некоторое время я присел рядом с Аристофаном и внимательно его оглядел. Он обильно потел и непрерывно дергался. Хотелось облить его водой и вообще как-то помочь, но я не решился. Что бы там не намешал старик, средство, кажется, начало действовать.

Должно быть, я уснул — я сильно устал — потому что очнулся от толчка, которым наградил меня старик. Сперва я не мог вспомнить, где мы и что происходит.

— Я добыл тебе мула, — сказал он. — Иди и посмотри на него.

Я кое-как собрался и последовал за ним наружу. К сухому фиговому дереву было привязано самое жалкое существо, какое можно найти за пределами серебряных рудников. С первого взгляда было ясно, что все ребра у него на месте, но этим его стати и ограничивались.

— Мул моего соседа, — гордо сказал старик. — Я его только что купил. Он твой за четыре статера.

Я расхохотался — не из торгашеской хитрости, но искренне. Старик насупился и сказал: ладно, два статера. Хихикая, я выудил из кошелька два статера и протянул их ему. Едва монеты коснулись его ладони, он стал похож на Прометея, получившего огонь с небес.

— Погоди-ка, —сказал я. — Если у тебя не было денег, то как ты его купил?

— Мы тут не за деньги торгуем, — произнес он мрачно. — Деньги — это про запас. Я дал ему две мотыги и мешок фиг.

— Он тебя ограбил.

— Это отличный мул, — сказал он уверенно. — Он может идти целый день, а кормить его особо не надо. Я его с рождения знаю, бедолагу.

— Сходи-ка лучше взгляни на моего друга, — сказал я. — Ему нехорошо.

Старик захихикал, и на мгновение меня охватило ужасное подозрение. Но когда мы вернулись в хижину, Аристофан мирно спал.

— Древнее лекарство никогда не подводит. Даже на греков действует, — добавил старик в изумлении. — Но я подумал, что в греках вообще больше зла, и положил всего с горкой.

— Значит, он поправится?

— Очень скоро поправится, — сказал старик с гордостью. — Имей в виду, если б ты его ко мне не принес, он бы сдох у тебя на спине.

Я мрачно кивнул и вручил ему аретузу в четыре статера. Он принял ее, как мать берет дитя из рук акушерки, уселся на кувшин у треножника и некоторое время с ней игрался, втирая в монету жир с волос, пока она не заблестела.