Козлопеснь

Для тех из вас, кто испытывает порочную тягу к подробностям, я должен, наверное, описать все стадии суда. О получении повестки я уже рассказал; из-за загруженности судов прошло довольно много времени, прежде чем я предстал перед магистратом. Поскольку эта процедура носила религиозный характер, этим чиновником оказался царь-архонт. Объясню для тех из вас, кто не помнит времена демократии — архонтов было три: царь-архонт, архонт года и полемарх, и за каждым закреплялся четко очерченный круг полномочий, причем границы между этими кругами были либо забыты, либо никогда толком не прописаны. Поскольку царь-архонт ведал изменами и политическими преступлениями, он был одним из самых занятых людей в Афинах; однако дошла очередь и до меня, и я, демонстрируя сообразный обстоятельствам трепет, явился в его кабинет. Как я и ожидал, в обвинительном акте не обнаружилось ни единой лазейки — Демий был слишком опытен. Он обратился к соответствующему чиновнику в соответствующее время года и в соответствующей форме; действия его были полностью обоснованы. Каждый из нас заплатил сбор в размере одной драхмы, обвинительный акт аккуратно переписали на белую табличку и вывесили на стену резиденции архонта. Затем нам сообщили, когда состоятся вторые промежуточные слушания, и мы пошли по домам, потратив целый день непонятно на что. Если хотите знать мое мнение, все эти процедуры превращают нашу юридическую систему в цирк.

На втором слушании, следует вам знать, истец и ответчик обосновывают свою позицию и объявляют, как они намерены обвинять и защищаться соответственно. Я, однако, не хотел раскрывать своих планов, главным образом потому, что сам не очень хорошо их представлял, и перспектива слушания заставила меня нервничать. Я испытывал соблазн объявить дело юридически ничтожным, просто чтобы избежать необходимости должным образом защищаться, но подобные хитроумные замыслы, любимые всеми афинянами, частенько приводят к катастрофе, так что в итоге я отбросил этот вариант. Последнее, чего я хотел, это отвод защиты и постановлении о судебном слушании без нее.

В таких слушаниях используются свидетельства пять классов — законы, свидетели, показания свидетелей, клятвы и пытки — и все они были в распоряжении Демия. В назначенный день он явился в сопровождении трех нагруженных документами рабов и небольшой армии свидетелей. Я принес довольно потрепанную копию Законов Солона, занятую у друга — ни свидетелей, не их показаний, ничего. Когда настал мой черед представлять свидетельства, я сказал, что у меня их нет; моя линия защиты будет построена на доказательстве ошибки установления личности, а поскольку моя жена неправомочна свидетельствовать (будучи женщиной), нет никого, кто мог бы поклясться, что в ту ночь я не покидал свою постель. Архонт, явно удивленный столь небрежной подготовкой, предупредил меня об ответственности за уклонение от суда и назначил его дату. Свидетельства Демия сложили в огромную корзину, опечатали — и на этом слушания закончились. Мне запомнилось выражение лица Демия: он определенно был сбит с толку. Оставил ли я всякую надежду, гадал он, или что-то замышляю? Ответ, разумеется, был такой: и то, и другое; чтобы не развеять его замешательство, мне нужно было сохранять непроницаемый вид и открывать рот только в ответ на прямые вопросы.

Аристофан, конечно, тоже был там, и вел себя изумительно. Он играл роль небезразличного гражданина, выполняющего свой тяжкий долг; если не считать формального непризнания его обвинений, я с ним не общался. О событиях той ночи Аристофан показал следующее: он возвращался домой с прощального пира одного из своих друзей, и он не может подкрепить это утверждение показаниями свидетелей, поскольку и друг этот, и остальные гости очень кстати погибли на Сицилии. Он проходил мимо моего дома, когда увидел меня в компании нескольких человек, которых он не узнал, разбивавших статуи мечами и взывающих к Гекате, моля ее воспрепятствовать сицилийской экспедиции. Он попытался вмешаться, но я пригрозил зарубить его и он убежал. Он не заявлял об этом до сего дня, ибо мы вместе воевали, да притом он несколько раз спасал мою жизнь; однако Демий убедил его, что предать это преступление огласке — его гражданский долг.