Козлопеснь

Так или иначе, хор я получил; теперь предстояло набрать актеров. Поскольку я был выбран последним и притом после долгих проволочек, всех хороших актеров уже разобрали, а мне остались бездари и недоучки, которых надо было обучать буквально с нуля. Как будто этого было мало, Филонид, преисполняясь все большим и большим энтузиазмом, вознамерился поставить самые сложные танцевальные сцены, какие только видела Аттика; учитывая недостаток времени и неопытность актерского состава, я подумывал спустить их все в трубу, чтобы на выходе получить хоть что-то, что можно показать публике. Филонид, однако, и слышать об этом не хотел; напротив, он принялся за обучение актеров и участников хора с таким тщанием, как будто никто из них ни разу в жизни не бывал в театре. Этот процесс требовал огромных запасов времени, денег и терпения при отчаянной нехватке всех этих ресурсов, и Филонид стравливал ярость и раздражение на меня — а я находил это крайне несправедливым. Но в конце концов он преодолел все затруднения, как я и ожидал. При достаточной решимости Филонид был способен заставить актеров делать все, что угодно. Я уверен, что если бы Совет предоставил Филониду хор и велел с его помощью разорить Спарту, он бы и с этим справился, причем с опережением плана.

Деньги, как я уже сказал, представляли существенную проблему. Такое уж мое дурацкое счастье, что в качестве спонсора мне достался некий Промах — самый мелочный житель Афин, притом начисто лишенный чувства юмора. Начать с того, что ему претила сама идея финансирования комедийной пьесы, ибо он презирал комедию вообще и мои произведения в особенности. И в обычных-то обстоятельствах это доставило бы нам немало проблем, а уж когда Филонид начал требовать для своего хора всего самого лучшего, самой новой и дорогостоящей машинерии для спецэффектов, Промах тут же объявил, что он выдаст мне двенадцать сотен драхм — ни оболом больше — и на этом умоет руки. В итоге это я оплатил из своего кармана самые дорогие устройства, и этот опыт не оставил по себе никакого приятного послевкусия. Разумеется, вся слава в конце концов досталась Промаху, что было бы вполне заслуженно в нормальных обстоятельствах; он воздвиг величественную памятную статую, увековечившую сумму, потраченную на постановку (две тысячи драхм). Статуя не сообщала, разумеется, какую долю выложил лично я; насколько помню, мое имя там вообще не упоминалось.

Благодаря регулярным истерикам Филонида у меня практически не оставалось времени беспокоиться о том, вправду ли пьеса так хороша, как мне казалось. Тем не менее я ухитрился выкроить несколько часов, чтобы побеспокоиться о действиях моего старого собрата по оружию, сына Филиппа. Со времен суда я особенно не следил за ним, но с тех пор, как я очнулся от дремы и принялся за работу, до меня начали доходить слухи, что он пребывает в совершеннейшей ярости на меня из-за того, что я позволил себе оказаться оправданным после того, как он свидетельствовал против меня, и из-за воспоследовавшего ущерба его репутации — и что он поклялся страшной клятвой отомстить. Из самых надежных источников мне стало известно, что он приложил все усилия, чтобы убедить архонта отклонить мою пьесу, а Филонида — не браться за нее. Признаюсь, подобное рвение показалось мне слегка избыточным, притом что проявлял его человек, уважать которого у меня особых причин не было; однако я решил воздержаться от всяких ответных действий, чтобы не обострять ситуацию. Я знаю, что человеку следует помогать друзьям и вредить врагам, но тогда мне было не до того.