Козлопеснь

Не исключено, что вы никогда не бывали в Афинах, а юноши в вашем городе ведут себя исключительно пристойно; на сей случай я расскажу, что собой представляет серенада. Несколько молодых людей встречаются на приеме, который они находят унылым. После этого они экспроприируют остатки вина и самых симпатичных флейтисток, берут факелы и отправляются искать гулянку поинтереснее. В своих поисках Идеальной Пьянки они не жалеют усилий и заглядывают под каждый камень; они врываются на агору, вваливаются в Расписной Портик, блюют у Портика Герм, пересекают площадь и направляются вверх по улице, разрушительные, как спартанская армия, от дома к дому под звуки флейт и пение. Все это, разумеется, сопровождалось неизбежными потерями — некоторые из них валятся с ног и засыпают, а другие, вдруг обнаружив себя под окнами своих подружек, принимаются распевать песню «Заперта», пока их не окатывают помоями. В основном же они держатся тесной группой, как тяжелая пехота на враждебной территории, поскольку хоть сама по себе серенада имеет смутный ореол святости и связана с Афродитой и Дионисом, любого отставшего могли схватить стражники или атаковать горожане. Основной целью большинства серенад являлись захват Акрополя и свержение демократии; но поскольку за всю историю Города не случилось ни одной серенады, продержавшейся на ногах достаточно долго, чтобы добраться хотя бы до Монетного двора, в политическую жизнь они внесли не так много изменений.

Конкретно эта серенада представляла собой поистине ужасное зрелище. Тут было по крайней мере сорок молодых людей, вооруженных мечами и факелами, увенчанных лаврами и распевающими «Гармодия». С десяток девушек, бывших при них, выглядели перепуганными до потери чувств, и я заметил, что одна из них — свободнорожденная, которую они, вероятно, конфисковали в одном из домов по пути.

Это на ее плечах висел Аристофан, и он явно был тут одним из лидеров. Он вопил во всю мочь — наверное, отдавал приказы, как таксиарх — а его соратники отвечали приветственными криками и время от времени блевали. Мы с Калликратом застыли, притворившись привратными столбами, но нас все равно заметили и тут же остановились.

— Строй, стой! — заорал Аристофан. — Спартанцы по левому флангу! Пленных не брать!

Калликрат, который и сам участвовал в серенадах, когда был помоложе, и не думал убегать, поскольку в этом случае за нами бы обязательно кинулись вдогонку, а поймав — избили бы или даже убили. Вместо этого он остался стоять, ничего не говоря, в надежде, что они уберутся прочь. Обычно это срабатывало, но всегда, и сейчас был как раз такой случай.

— Взгляните, господа, — сказал Аристофан. — Вон тот спартанец нас не боится. И что же мы с ним сделаем?

Его собраться выдвинули несколько великолепных предложений, и я почувствовал, что Калликрат начал нервничать. Сам я не храбрец, как вы и сами убедитесь в свое время, но тогда я был слишком юн, чтобы осознавать реальную опасность, а к тому же страх лучше всего пробуждал во мне хитроумие Помимо всего этого, какое-то вредоносное божество нашептало мне идею спасти бедную свободную девушку, удерживаемую Аристофаном, поскольку если бы она задержалась в его компании на хоть сколько-нибудь существенное время, ее шансы на выгодное или просто неплохое замужество оказались бы сведены к нулю. Тут надо иметь в виду, что я был как раз в том возрасте, когда девушки начинают оказывать на нас как раз такого рода воздействие; сейчас-то я рассматриваю их исключительно как досадную помеху.

В общем, я набрал воздуха в легкие и крикнул:

— Ты что, упился настолько, что не узнаешь Гиметского Козопаса, от владений Писистратовых?

Тут я поднял факел повыше, чтобы осветить свое лицо. Разумеется, не было никакой гарантии, что он узнает меня спустя все эти годы, даже не учитывая последствия чумы; с другой стороны, я был столь уродлив, особенно в свете факела, что, возможно, и не нуждался в его памятливости для достижения нужного эффекта. Он, однако, узнал меня и едва не выронил факел.

— Та маленькая Геката все еще при тебе? — спросил я. — Потому что она тебе понадобится. Помнишь фессалийские чары, козла, разбившего тебе голову, и моего отца, сведущего в магии?

С этими словами я поднес свой факел поближе к Калликрату, который, не имея ни малейшего представления, о чем я вообще, догадался напустить на себя злобный и чародейский вид. Аристофан повернул голову, чтобы сплюнуть в полу плаща на удачу, и тем дал девушке возможность, в которой она нуждалась. Она укусила Аристофана за руку, он руку отдернул, а она бросилась к нам и спряталась за спиной Калликрата. Это меня расстроило, признаюсь, поскольку спас-то ее я.

— Я скажу тебе, что сделаю, — продолжал я. — Не стану пачкать руки, накладывая на тебя чары, потому что уже поздно, а завтра — День всех ведьм. Я только заберу у тебя эту козочку, полностью и безвозвратно, а ты радуйся, что легко отделался.