Козлопеснь

И вот как-то раз я пас коз на Гимете; я прятался от солнца под чахлым фиговым деревом — последним признаком того, что кто-то когда-то пытался облагородить эту бесполезную местность. На самом деле эти попытки имеют свою — и поскольку это история Писистрата, я имею все основания поместить ее здесь, как напрямую относящуюся к истории Афин. Писистрат, как вам известно, больше ста лет назад был диктатором Афин; он первым отчеканил серебряную монету и тратил государственные доходы на выделение безземельным беднякам небольших наделов. К тому моменту каждый клочок земли, на котором хоть что-то росло, уже кому-нибудь принадлежал; когда он запустил свою программу субсидий, вокруг не оставалось ничего, кроме голых скал. Нынче у него скверная репутация, поскольку он правил, не спрашивая мнения народа и облагал граждан налогами; но я взял на себя труд поподробнее разузнать о нем и смело могу заявить, что кабы не он, Афины были бы сейчас небольшой деревушкой, окруженной деревянной оградой.

Как бы то ни было, в один прекрасный день Писистрат поднялся на этот самый склон Гимета и увидел психа, который пытался превратить его в пашню. Он буквально пахал его плугом, но покамест ему удалось только перевернуть несколько булыжников, из тех что поменьше. Писистрат был впечатлен, человек пришелся ему по сердцу; он подошел поближе и завел разговор.

— Тяжелая работа, однако, — приветливо произнес диктатор.

— Да, — сказал тот человек, — это так.

— Так ты, значит, из тех, кому моя новая система дала шанс? — ободряющим тоном сказал Писистрат. — Что ты собираешься тут выращивать?

— В основном мозоли, — сказал пахарь, — а также боль и страдания, от которых этот козел Писистрат возьмет себе пять процентов. Что ж, по мне так пусть берет, сколько захочет.

Вернувшись в Афины, Писистрат первым делом снял налог с первопашцев, и это стало началом его падения. Чтобы покрыть возникшую недостачу, он повысил налоги на остальных до десяти процентов, и это так разозлило всех сколько-нибудь важных граждан, что до своего смертного дня он не знал ничего, кроме ненависти и обструкции.

На этом самом историческом месте и встретились в свой час мы с Аристофаном, сыном Филиппа. Я валялся на спине, закрыв глаза и размышляя о том, как прекрасно я бы сейчас себя чувствовал, если бы не пас коз, и вдруг кто-то сильно пнул меня в ключицу. Я открыл глаза и потянулся за посохом. Передо мной стоял какой-то высокий человек.

— Так, — сказал он. — Ну-ка встал. — У него был городской выговор, пронзительный и резкий, и мне он сразу не понравился. — Кто твой отец и из какой он демы?

— Эвхор, — ответил я, потирая ключицу. — Из Паллены. А кто спрашивает?

— Заткнись, — ответил незнакомец. — Я обвиняю Эвхора из Паллены в козокрадстве.

Я ни на грош ему не поверил, поскольку знал, что отец ни на что подобное просто неспособен. Он мог с одного взгляда опознать каждое из своих животных и знал их по именам, и если к нашему стаду прибивалась чужая коза, он прилагал все усилия, чтобы найти ее настоящего владельца; если же ему не удавалось этого, то он приносил ее в жертву Богам, созвав на пир всех соседей.

— Ты в этом уверен? — сказал я. — Назови своего свидетеля.

Это потрясло его, полагаю, ибо он не ожидал от ребенка такой осведомленности в судебных процедурах. На самом деле никакой особой осведомленностью в этих материях я и не отличался; эти слова были в ходу у нас в семье, и я брякнул первое, что пришло на ум. Так или иначе, незнакомец оглянулся кругом, будто в поисках вдохновения, и вышло так, что на глаза ему попался старый белый козел, которого я в свое время изберу председателем суда присяжных.

— Для начала, — сказал он, — сим я назначаю главным свидетелем обвинения Козла, сына Козла, из владений Писистрата. Вон того козла, который принадлежит мне.

— Нет, ты не прав, — сказал я. — Он принадлежит моему отцу.

— Молчи, маленький неуч, — сказал незнакомец, — или я засужу тебя за укрывательство краденого. — Тут, очевидно, в нем произошла какая-то внутренняя борьба, по результатам которой он решил немного сдать назад. — Я скажу тебе, что я сделаю, — сказал он. — Не хочу утруждаться судом; суды могут тянуться много дней и сеют вражду между соседями. Я просто заберу свое, а ты расскажешь отцу, как легко он отделался. Что скажешь на это?

— Скажу, что ты поступаешь очень мило и по-афински, — кротко ответил я. — И поскольку это твой козел, ты все знаешь о его привычках.

— Привычках? — сказал незнакомец. — Ну конечно, знаю. Я знаю его с тех пор, как он был вот таким козленочком, и не раз собственными руками спасал его от волков.