Козлы

На прошлой неделе, под Новый год, поддавшись порыву, я позвонила с поздравлениями. Пристыженные и взволнованные, родители мужа тотчас же выразили горячее желание меня увидеть.

— Приезжай к нам обедать, — предложила мама с излишним воодушевлением. — В конце концов, с нами ты не разводилась!

Я пообещала приехать, тоже делая вид, будто ничего не изменилось.

Ставлю машину во дворе, как обычно. Коротко сигналю — и папа с мамой тут же выбегают из дома с радостными возгласами. Как обычно.

Точно так же всегда встречали нас с Франсуа. Привычный ритуал придает мне отваги и в то же время настораживает. Правда, на этот раз я, как порядочная гостья, протягиваю маме букет тюльпанов. С Франсуа мы неизменно приезжали с пустыми руками: сами — подарок. Хозяева поспешно ведут меня в дом, заботливо помогают снять пальто (бывший муж купил мне его на наше последнее совместное Рождество). Кажется, больше всего им хочется сделаться невидимыми или просто провалиться сквозь землю, но это, к сожалению, невозможно, поэтому они, напрягая голосовые связки, тараторят о погоде, о замерзших гладиолусах, о состоянии дорог — подозреваю, эти фразы они репетировали все утро. Мама восторгается тем, как я выгляжу: «Потрясающе!» Наверное, старается убедить себя, что ее драгоценный сын не заставил меня страдать слишком сильно.

От знакомого запаха горящих поленьев и тушеных овощей сердце мое начинает биться с удвоенной силой. Пианино стоит на прежнем месте, в проеме между окнами. Именно здесь, на этой потертой банкетке, прервав исполнение концерта Шуберта, Франсуа сделал мне предложение, а затем, раскрасневшуюся, повел в сад, чтобы сообщить приятное известие родителям, которые отнеслись к услышанному до обидного скептично.

На обоях над пианино выделяется светлое пятно, на этом месте прежде висела наша свадебная фотография.

Батарея флакончиков с духами на журнальном столике увеличилась. Мама зачем-то хранила все, что я накупила ей за одиннадцать лет на День матери и Рождество. Интересно, кто теперь пополняет коллекцию?

Мы с Франсуа обедали у родителей каждое воскресенье, поэтому раньше я чувствовала себя здесь как дома. Сегодня не воскресенье, а четверг, и я даже присесть не смею без приглашения. В придачу меня знобит, несмотря на пылающий в камине огонь.

— Как у тебя дела, Флоранс? Расскажи все по порядку!

Я начинаю описывать свою жизнь, придерживаясь общих мест: должность пресс-атташе, новая квартира, здоровье родителей. Острые углы сглаживаю, о трудностях умалчиваю. Нам не до откровенностей — пришла пора вежливости и хороших манер. Уже полчаса минуло, как я приехала, однако имя «Франсуа» до сих пор никто не произнес.

Свекровь восхищается моим элегантным костюмом, хвалит стрижку. Я понимаю, что мои усилия обольстить их не пропали даром, и сразу становлюсь очаровательной, разговорчивой, готовой вступить в бой с Морган. Я лишу ее всех преимуществ в глазах папы и мамы, за исключением разве что сомнительной прелести новизны.

Еще портвейна? Нет, спасибо. Несмотря на воинственное настроение, я чувствую себя одиноко на диване, где Франсуа любил смаковать виски, держа меня за руку. Нам нравилось прикидываться счастливыми молодоженами. Новобрачную я изображала столь же серьезно и увлеченно, как в детстве играла в куклы. Что ж, нынче у меня новый имидж — блистательная молодая женщина в разводе, которая, в отличие от своих ровесниц, более не морочит себе голову поисками принца на белом коне.

С редкостным упорством мы находим все новые темы для беседы. Лица у нас нестерпимо ангельские. Наконец часы бьют положенное число раз, и мы садимся за стол. Ради меня достали белую скатерть, столовое серебро и хрустальные бокалы. Наверное, я должна радоваться такой чести, но мешает досадная мысль: а что, если меня деликатно ставят на место — мол, теперь ты здесь в качестве редкой гостьи? Нас с Франсуа обычно принимали без особых церемоний — фаянсовые тарелки, повседневные приборы и круглые деревянные подставки с нашими именами: Клод, Полетт, Франсуа, Флоранс. Куда они дели мою? Интересно, а Морган уже заслужила подставку или этой награды удостаиваются только после свадьбы?

— Спасибо, мама. Ой, извините, вырвалось…

— Нет-нет, не извиняйся, мне приятно, что ты продолжаешь меня так называть. У Франсуа своя жизнь, у нас своя, ведь правда?

Ну вот, слово сказано. Какими бы ни были мои отношения с его родителями, Франсуа они более не касаются. Отважившись произнести при мне его имя, мама словно отворила шлюзы, ее прорвало:

— Флоранс, деточка моя, я не хочу сказать ничего плохого о Морган, но для нас она не равноценная замена. Для Франсуа тоже… хотя он сам этого еще не понял.

Очко в мою пользу! Еще бы: невзрачная заурядная Морган на пятнадцать лет старше Франсуа и, должно быть, уже страдает от климакса, бедняжка. Меня всегда задевало то, что родители мужа видят во мне только мать будущего продолжателя их рода, но теперь я могу позлорадствовать: наш развод лишает их надежды иметь внуков.