Спустя некоторое время я почувствовал угрызения совести и подумал, что проявил к девушке недостаточно внимания. Я тут же, без колебаний, решил послать ей двадцать пять роз, алых как огонь, но потом стали происходить разные события и я попросту не успел.
Ни свет ни заря заявился Пепи. Без всякого стыда он приперся в мой дом после всего, что натворил. Пепи устало плюхнулся в кресло, которое я когда-то взял напрокат, с крайним цинизмом взял у меня сигарету, зажег ее и изрек:
— Ты меня просто зарезал.
Я сел напротив:
— Расскажи мне внятно, как тебя выгнали из газеты.
— А очень просто. — Он осуждающе взглянул на меня (этого взгляда я никогда не забуду). — Вместо того чтобы выбросить статью в мусорную корзину, этот идиот редактор по ошибке послал ее в набор. Затем он вынужден был оставить редакцию из-за секретных переговоров в какой-то гостинице в пригороде, и все стрелы обрушились на его заместителя-соню. Корректура, к сожалению, была довольно поверхностной, и так уж случилось, что статья проскочила…
— Статья? Да это плод извращенного воображения, друг мой, вот и все. На тебя подадут в суд за клевету, и ты не будешь знать, куда деваться!
— Самое трагичное во всем этом, — вздохнул Пепи, — что старик Гузлицер, один из владельцев газеты, совершенно лыс. Остальное можешь себе представить.
Пепи протянул мне свежий номер «Утреннего вестника», на первой странице которого красовалось следующее:
Я пернул Пепи газету с понятным удовлетворе
— Они правы, — убежденно произнес я, — в этой жуткой статье ты, будучи, по всей видимости, пьяным, наплел уйму гадостей.
Пепи глядел на меня, помаргивая, с хитрющим выражением:
— Ну хорошо, но я не могу вернуть тебе ни г
Это заявление я не удостоил ответом. Но в наступившем молчании было нечто зловещее.
— Я так понимаю, — процедил сквозь зубы мой друг, — что твое обещание меня содержать, если меня вышвырнут из газеты, было ложью.
— Конечно. В нынешней ситуации это обещание лишилось всякого смысла. Я не собираюсь поддерживать отношения с газетным пиратом.
Пепи выпрямился и принял стойку, как кобра перед нападением. Он замер, и лишь глаза его сверкали. Я испуганно отпрянул. К сожалению, человек вроде меня часто становится беззащитным перед такими бандитами.
— Не страшно, дорогой Гиди, — прохрипел Пепи, оскалив зубы. — У тебя будет такой судебный процесс, что ты захочешь провалиться сквозь землю.
— Что?
— Знай, дружочек, что утром я получил приглашение явиться в окружной суд вместе с господином Пулицером, и я дал показания с предупреждением об ответственности. Я сказал, что ты продиктовал мне эту статью, а я был всего-навсего посредником, доставившим ее в редакцию. Не ду что ты умнее меня, дорогуша! Это будет процесс века о клевете, ого!
Теперь пришла очередь Пепи отпрянуть назад.
— Значит, ты, скотина, еще и врешь?! Но это тебе не поможет! Никто не поверит, что не ты писал эту жуткую статью.
— Ничего, поверят! Пулицер узнал твой стиль. Я дал показания под присягой. Ты получишь…
Я хотел влепить ему пощечину, но он пригнулся, как колос в поле. Я бросился к двери, чтобы отрезать этой подлой скотине путь к отступлению. Я набросился на него и придавил его всей тяжестью своего тела, которое весило все-таки, как минимум, на пятнадцать килограммов больше, чем его, да к тому же я был больше разозлен.
— Наглец ты эдакий! — кричал я, зажимая его в угол по заранее намеченному плану. — Ты подлая скотина, лишенная чувства благодарности. Я же из тебя сделал человека. Во всем городе не найдется чудака, который оплачивал бы твои счета за выпивку, а теперь ты же меня пихаешь сзади?
Я тут же пихнул его сзади. Он отлетел к стенному шкафу и рванулся к двери, на лице его было отчаянное и жестокое выражение.
— А ты не гавкай, сволочь, — завизжал он, — я помню, как ты промышлял воровством ковриков для вытирания ног у дверей.