Козьма Прутков

Как плесень на поверхности прудков,
Возник — он мог возникнуть лишь в России —
Триликий

[433]бард, в своей нелепой силеНе знающий соперников. Прутков.
Быть может, порождение глотков
Струй виноградных, — предков не спросили, —
Гимнастика ль умов, но — кто спесивей
Витиеватого из простаков?

Он, не родясь, и умереть не может,

Бессмертное небытие тревожит:
Что, если он стране необходим?
Что, если в нежити его живучей
Она, как в зеркале, находит случай
Узреть себя со всем житьем своим?.. [434]

* * *

Исходя из значимости Козьмы Пруткова как корифея литературной пародии, учитывая его беспорочную службу и заслуги перед отечеством на посту директора Пробирной Палатки, а также принимая во внимание самое заинтересованное отношение жизнеописуемого к своей посмертной славе, предлагаю найти в Санкт-Петербурге какое-нибудь подходящее местечко в районе Казанской улицы и в скромном скверике воздвигнуть если не памятник, то хотя бы подобающий бюст нашего гения. На цилиндрическом монолите с лапидарной надписью «Козьме Пруткову» вполне уместно будет выглядеть массивная голова мыслителя с лирическим бантом вкруг шеи и закинутой за плечо альмавивой.

Во исполнение предсказания, прозвучавшего в стихотворении «Мой сон», памятникообразный бюст следует окружить скульптурной группой: ликующий Феб, надевающий на власы певца лавровый венец; Зевс, гладящий упомянутые власы «всесильной рукой»; хоровод толпящихся у подножия нимф, а позади — забор из семнадцати колонн («И в честь мне воздвигли семнадцать колонн…»). Естественно, на колоннах смогут расписаться многочисленные поклонники поэта, а цветы к пьедесталу возложить старые консерваторы и молодые юнкера, философы и чиновники; моряки Кронштадта; монархисты и чистые лирики, архитекторы и доблестные студиозусы; благонамеренные политики; испанцы и древние греческие старухи, простые пастухи и красивые чужестранки, помещики и садовники; распорядительные попадьи…

В присутствии Козьмы все они благоволят друг другу.

В присутствии Козьмы даже канцелярская печать и лира испытывают взаимную симпатию.

К открытию памятника чья-то заботливая рука возьмет на себя труд посыпать пшеном темя изваяния, дабы феодосийские белые горлицы, нарочно выписанные из Крыма в канун торжества, гортанно ворковали над новопоставленным.

К открытию памятника со всех концов Петербурга съедутся чиновные тузы, Москва пришлет директора Счетной палаты, и в назначенный час общество с благоговением станет ожидать приезда мэра и митрополита.

Новые барыньки притащат за собой своих капризных, упирающихся мосек и будут шикать и совестить их, если тем вздумается с негодованием облаять постамент. А в синем — по случаю праздника — небе Санкт-Петербурга повиснут управляемые парашюты с развернутым транспарантом: «Покорность охлаждает гнев и дает размер взаимным чувствам».

ОКАЗИЯ КОЗЬМЫ (послесловие)

Муравьиные яйца более породившей их твари; так и слава даровитого человека далеко продолжительней собственной его жизни.

В одном из значений слова оказия —редкий, из ряда вон выходящий случай. Так определяет ее Толковый словарь [435]. Случай Козьмы Пруткова вполне удовлетворяет этому значению.

Козьма Петрович — воплощенный алогизм: поэт-директор, поэт-сановник, что звучит так же парадоксально, как «министерский водевиль» или «присутственная лирика». И тем не менее впервые в русской литературе нашелся певец, обративший свое вдохновение не только на традиционные предметы лирического волнения, но и на место канцелярской печати (М. П.), на чистый, в сущности, лист бумаги, не занятый никаким текстом, а лишь указующий, куда именно следует приложить оную печать.

Люблю тебя, печати место,
Когда без сургуча, без теста,
А так, как будто угольком,
«М. П.» очерчено кружком!
Я не могу, живя на свете,
Забыть

покояи мыслете,И часто я, глядя с тоской.
Твержу: «мыслетеи покой!»

Степенность, солидность, глубокомыслие, солидарность со всякой руководительной идеей, неторопливость… Взор, рассеянно блуждающий по поверхностям и рельефам, ибо он обращен в себя… Самоуглубленность и беспримерное самоуважение, переходящее в заносчивость и самохвальство… Вот Козьма Петрович Прутков: директор Санкт-Петербургской Пробирной Палатки, гениальный (по собственному ощущению) поэт и мыслитель.