Козьма Прутков и его друзья

Там же квартировал и Виктор Арцимович, оставшийся в отличие от своего друга Алексея Жемчужникова, служит! в Сенате. Он был очень усерден и делал карьеру. Стол, этажерка, пол в его комнате были завалены бумагами. До позд ней ночи он корпел над делами, нередко засыпая от усталости, и тогда друзья прокрадывались в его комнату и тушили свечи. Он просыпался и, выбранив Жемчужниковых «школярами», снова садился за работу.

Лев вспоминал:

«Брат Алексей, в свободное от службы время, занимался литературным трудом и много говорил со мной об искусстве во время наших прогулок по отдаленным линиям острова, Братья Александр и Владимир были тогда студентами и жили с отцом. Собирались мы почти ежедневно; и тогда бывали горячие молодые разговоры, и веселье — без попоек...*

Так же исправно посещал квартиру на Васильевском острове Алексей Толстой, надворный советник и камер-юнкер, а затем и церемониймейстер двора его величества. Но служба его тяготила, как и Алексея Жемчужникова, и он проводил большую часть времени за границей и на охоте.

Толстой уже попробовал себя в литературе, его повесть «Упырь», напечатанная под псевдонимом «Краснорогский», была замечена Белинским, который писал, что она «носит в себе все признаки еще слишком молодого, но тем не менее замечательного дарования, которое нечто обещает в будущем».

Толстой продолжал писать, но опубликовал только два прозаических отрывка, а стихи печатать не решался. В нем все больше крепло отвращение к тому, что он позже назовет надеждами властной матери, ее брата-министра Льва Алексеевича Перовского и других могущественных родственников.

Стихи свои он читал у Жемчужниковых, где вообще посвящали много времени поэзии, увлекались чтением Пушкина, Гомера в переводах Гнедича. Декламировали стихи Бенедиктова и Щербины...

Дурачась, молодые люди сочиняли шутливые подражания известным поэтам. По образцу часто печатавшихся в газетах изречений великих людей, придумывали свои и произносили их с напыщенным видом. Наиболее удачные банальности запоминались...

Вот так собрался кружок, которому предстояло создать Козьму Пруткова. Об озорных проделках этого кружка много говорили тогда в Петербурге, а позже писали в мемуарах.

К сожалению, анекдоты о них чаще всего записывались авторами мемуаров понаслышке, и определить время и действующих лиц большинства похождений невозможно. Конкретного упоминания удостоился лишь «комик» Александр Жемчужников, о котором уже была речь в «Кратком очерке жизни и творчества К. П. Пруткова».

Из рассказа, например, П. К. Мартьянова, в его «Делах и людях века», еще можно уловить, что действие происходило до 1848 года.

В морском кадетском корпусе воспитанников не отпускали домой без провожатых. Это была чистая формалистика, и родители великовозрастных гардемаринов посылали за своими чадами десятилетних крепостных девчонок. Так правофлангового детину Полубояринова, которого сам император Николай I, хлопая по плечу, похваливал: «Молодец!

Перерос меня!», забирал из корпуса крохотный мальчишка-казачок. Братьев Волховских каждую субботу брали их подружки и везли на специально нанятую квартирку, где собирались и другие кадеты, пировали в складчину, а потом ехали в какое-нибудь танцевальное заведение. Там они встречались с лицеистами, пажами, правоведами, веселились, как могли, и однажды подрались с юнкерами дворянского полка.

«За моряков,—продолжает Мартьянов,— встали их новые знакомые, в числе которых находились известные в то время юноши-шалуны братья Жемчужниковы, один паж (это мог быть Лев.— Д. Ж.), другой — юнкер гвардейской школы(?), и победа... осталась за моряками. Когда было решено отпраздновать ее с триумфом, братья Жемчужниковы распорядились пиршеством по-своему; они взяли десять извозчиков (дело было зимнею порой) в санях, велели связать их попарно рядом полостями, насажали барышень и кадет и большой процессией отправились на Петербургскую сторону к известной в то время мадам Адан...

К слову сказать, братья Жемчужниковы были весьма оригинальные и смелые проказники. По их словам, вот какую штуку они проделали однажды. Возвращаясь с какой-то веселой пирушки домой поздней порою, «братцы» (так их звали в шутку моряки) ехали по Конногвардейскому бульвару в закрытом экипаже. Когда они поравнялись с домом, где жил в то время известный военный писатель, генерал Михайловский-Данилевский, одному из них пришла в голову мысль подшутить над стариком (генерал был хороший знакомый их отца, известного сенатора и важной особы, и часто бывал у них в доме). Задумано — сделано. Экипаж остановился у подъезда, и один из «братцев» резко позвонил у дверей. Была уже глухая ночь, прислуга вся спала, но на повторившийся один вслед за другим несколько звонков в доме пробудились, и у подъезда показался швейцар.

— Дома его превосходительство? — спросил швейцара севший снова в экипаж «братец».

— Дома-с... что прикажете?

— Я из дворца, мне нужно передать генералу приказание.

— В таком случае не угодно ли будет вам подняться на верх и сообщить, что нужно, камердинеру генерала.

— Зачем?.. Пошли его сюда!