Козни небесные

Ему показалось естественным, что они обошлись без формальностей, не спрашивали о его имени, ведь это был второй допрос. «Все-таки, — сказал он мне, — положение изменилось к лучшему»; они теперь признали, что он аргентинец, что служит в своем полку, в своей эскадрилье, в Паломаре. Но разумное отношение к нему длилось недолго. Его спросили, где он находился с 23 июня (дата первого испытания), где он оставил «Брегет-304» (номер был не 304, пояснил Моррис, а 309; эта бесцельная ошибка удивила его), где взял этот старый «Девотин»... Когда он сказал, что «Брегет» должен быть здесь неподалеку, поскольку авария 23 июня произошла в Паломаре, а где он взял «Девотин», они уж наверняка знают, поскольку сами дали его, чтобы он воспроизвел испытание, офицеры притворились, будто не верят ему.

Но они уже не притворялись, будто не знают его и считают шпионом. Его обвиняли в том, что с 23 июня он находился в чужой стране; его обвиняли — понял он с новой вспышкой ярости — в том, что он продал чужой стране секретное оружие. Непостижимый заговор продолжался, но обвинители изменили тактику.

Пришел оживленный, полный дружелюбия лейтенант Виера; Моррис осыпал его бранью. Виера изобразил величайшее изумление; в конце концов заявил, что они будут драться.

— Я подумал, что дела пошли лучше, — сказал Моррис, — предатели снова выдают себя за друзей.

Его навестил генерал Уэт. Даже Крамер навестил его. Моррис был несколько рассеян и не успел ничего сказать. Крамер сразу крикнул: «Не верю, брат, ни одному слову не верю в этих обвинениях». Они сердечно обнялись. «Когда-нибудь все выяснится», — подумал Моррис. Он попросил Крамера зайти ко мне. Тут я решился спросить:

— Скажи-ка, Моррис, не помнишь, какие книги я прислал тебе?

— Названий не помню, — серьезно проговорил он. — В твоей записке все перечислено.

Не писал я ему никакой записки.

Я помог ему дойти до спальни. Он вытащил из ящика ночного столика листок почтовой бумаги (почтовой бумаги, мне незнакомой) и протянул мне.

Почерк выглядел неумелой подделкой под мой. Я пишу заглавные Т и Е, как печатные; тут они были с наклоном вправо. Я прочел: «Извещаю о получении вашего сообщения от 16-го с большим опозданием, должно быть, из-за странной ошибки в адресе. Я живу не в проезде «Оуэн», а на улице Миранда в квартале Наска. Уверяю вас, я прочел ваш рассказ с огромным интересом. Сейчас я вас навестить не могу, заболел; но надеюсь при помощи заботливых женских рук вскоре поправиться и тогда буду иметь удовольствие с вами встретиться.

В знак понимания посылаю вам эти книги Бланки и советую прочесть в томе третьем поэму, которая начинается на странице 281».

Я простился с Моррисом. Пообещал ему прийти на следующей неделе. Дело меня чрезвычайно заинтересовало и озадачило. Я не сомневался в правдивости Морриса, но я не писал ему этого письма, я никогда не посылал ему книг, я не знал сочинений Бланки.

По поводу «моего письма» должен сделать следующие замечания: 1) Его автор обращается к Моррису на «вы», к счастью, Моррис не очень искушен в писании писем, он не заметил этой перемены и не обиделся на меня, ведь я всегда говорил ему «ты». 2) Клянусь, что неповинен во фразе «Извещаю о получении вашего сообщения». 3) Меня удивило, что Оуэн написано в кавычках, и я обращаю на это внимание читателя.

Мое незнакомство с сочинениями Бланки можно объяснить принятым мною планом чтения. Еще в очень юном возрасте я понял, что если я не хочу утонуть в книжном море, но все же намерен овладеть, хотя бы поверхностно, разносторонней культурой, необходимо выработать план чтения. Этот план размечает как бы вехами всю мою жизнь: одно время я занимался философией, потом французской литературой, потом естественными науками, потом древней кельтской литературой, особенно валлийской (тут сказалось влияние отца Морриса). Медицина включалась в этот план, никогда его не нарушая.

Незадолго до визита ко мне лейтенанта Крамера я закончил знакомство с оккультными науками. Я изучил сочинения Паппа, Рише, Ломона, Станислава де Гуаита, Лабугля, епископа Ларошельского, Лоджа, Огдена, Альберта Великого. Особенно интересовал меня вопрос появления и исчезновения призраков; по этому поводу я всегда вспоминаю случай сэра Даниэля Сладж Хоума; по приглашению лондонского Society for Psychical Researches[6] в собрании, состоявшем исключительно из баронетов, он проделал несколько пассов, предназначенных изгонять призраки, и тут же скончался. Что же касается этих новоявленных пророков, которые исчезают, не оставляя ни следов, ни трупов, то тут я позволю себе усомниться.

«Тайна» письма побудила меня прочесть сочинения Бланки (автора, мне незнакомого). Я нашел его имя в энциклопедии и убедился, что писал он на политические темы. Этим я остался доволен: вслед за оккультными науками у меня шли политика и социология. Мой план предусматривал такие резкие переходы, чтобы мысль не тупела, следуя долгое время в одном направлении.