Козырная карта

— Где ты была? Я ищу тебя…ты нужна мне… я волнуюсь… — фразы слетали с его губ и как-то быстро затихали, словно ему неудобно было признаваться в своем беспокойстве.

— Прости, мне нужно было побыть одной, развеяться. — Мне хотелось поскорее подняться к себе, обдумать произошедшее. Но у Володи, похоже, были другие планы.

— Сегодня, в доме художника брифинг. Нам нужно быть там уже через 15 минут.

— Нельзя ли как-нибудь обойтись сегодня без меня?

Казалось, он удивлен моим ответом, поскольку прежде я никогда не отказывалась его сопровождать. Но, если, Володе чего-то хотелось, сопротивляться было бесполезно. Я плохо помню, куда мы ездили и что делали, с кем встречались. Я была как в тумане, и туман не собирался исчезать. Пристальным взглядом наблюдала я за мужем, ища ответы на свои вопросы. Но он тоже был где-то далеко, обсуждая что-то в компании таких же презентабельных мужчин, как и он.

Поздно вечером я все же оказалась одна. Володя заметил мое напряженное состояние, и мне с трудом удалось уговорить его не доставать меня этим вечером.

Я села в кресло у камина и еще раз прокрутила мысленно сегодняшний день. Не знаю, почему Геннадий Васильевич все же решил проводить меня к пациенту клиники, хотя это и не полагалось уставом. Возможно, он сжалился надо мной и моими страхами, а может, были и другие причины. Единственное, что было запрещено делать — разговаривать с больным и пробыть с ним лишь несколько минут.

Мы вошли в просторную комнату., совершенно не похожую на палату в больнице. Она была выкрашена в спокойных голубых тонах, палас на полу, широкая кровать, удобный стул, занавески на окнах, на стенах рисунки, выполненные, скорее всего самим пациентом. На столе я увидела фотографию Володи (чтобы пациент мог в любое время вспомнить своего брата и не чувствовал себя одиноким). В инвалидном кресле около окна сидел человек, еще не старый, но уже с морщинистым лицом; длинные волосы были раскиданы по плечам; голова… голова держалась прямо, словно сопротивляясь гнетущей тяжести болезни. Этот вид усугубляла тонкая шея, и голова, как-то неестественно покачивалась на ней, так и намереваясь упасть набок. Лицо было повернуто к окну, за которым открывался вид на лес. Я никогда бы нее дала ему 26 лет. Когда человек повернулся в кресле на оклик доктора, я вздрогнула. Это было мертвое лицо, и живыми были лишь глаза. Все кроме них казалось, слеплено из воска, настолько лицо было недвижимым, искусственным, желтым по цвету. А вот глаза… такие же проницательные серые с прямым взглядом как у Володи, они-то и говорили, что это существо живет. Этот человек заставил меня дрожать не от жалости, а, наоборот, от той силы духа, решительности, что исходила от этого больного тела. Своими внутренними флюидами, он снабжал окружающих людей желанием действовать. А еще я ощутила страх как рядом с сильным мужчиной, самцом, способным решить за тебя исход твоей жизни в любой момент. Я снова вздрогнула, когда доктор сказал:

— Не волнуйся, Костя, к тебе еще один гость сегодня, или точнее, гостья. — Он посмотрел на меня и показал рукой на стул возле стола. Негнущимися ногами я добрела до стола и села. Инвалидная коляска внезапно резко повернулась от окна в мою сторону и подкатилась к противоположной от меня стороне стола. Глаза Кости (так звали его) устремились на меня. Я посмотрела на Геннадия Васильевича. Он подошел к пациенту, положил ему руку на плечо.

— Все хорошо, не волнуйся, это друг. Это друг Володи. — Помолчав, добавил он. — Ее зовут Настя. Она хочет знать, как твое самочувствие.

Взгляд Кости перестал меня буравить, и кресло повернулось к доктору. Видимо, взгляд Кости говорил, ЧТО он думает о моем приходе и о словах доктора, потому что Геннадий Васильевич внезапно смутился, опустил глаза и сконфуженно улыбнулся. После этого Костя вновь погрузился в созерцание вида за окном, потеряв к нам интерес. Мы вышли.

— Вот, Вы видели. Он все понимает, но его состояние…

— Да, — дрожащим голосом сказала я. Перед моими глазами все еще стояли глаза Кости, а это ведь были глаза ВОЛОДИ. И такое смешение двух людей, один из которых стал мне близким, сильно пугало, потому что я представила Володю на месте Кости. Меня пронзил ужас. И этот ужас сопровождал всю дорогу назад, когда я думала о поведении Володи и о наших взаимоотношениях.

Доктор посоветовал ничего не говорить Володе о моем посещении, но я не была уверена, смогу ли промолчать. Это меня беспокоило и нервировало. Эта тайна мучила меня, и долго оставаться незамеченным мое состояние не могло.

Незаметно подступило лето, и тихими вечерами, гуляя по саду, я заставала там Володю с вечно сопровождающим его Мишей. Они все время обсуждали свои дела, но их тайны теперь не казались мне такими уж пугающими. Я ведь знала самую страшную из них.