КПСС у власти

Наконец, третьи, в качестве «писателей социализма», согласно юбилейной статье Михайлова[528], хранят свой протест в тайне, и история откроет еще много такого, что прольет свет на ожесточенную борьбу представителей российской культуры против идеологического тюремного режима, который называется «культурой социалистической». Одно такое свидетельство — слова покойного А. Толстого, оставшегося однажды в начале тридцатых годов с глазу на глаз со своим приятелем-иностранцем Евгением Лайонсом — можно привести уже сейчас:

«Женя, — обратился Толстой к своему другу, показывая на типичный русский пейзаж из окна своей дачи, — это настоящая Россия, моя Россия, все остальное обман … Когда я вхожу в эту комнату, я стряхиваю с себя советский кошмар … Здесь я могу сказать им — идите к чертям, мерзавцы … придет день, поверь мне, когда вся Россия пошлет их к чёрту»[529].

Необходимо кратко остановиться на вопросе формирования того партийного меньшинства, из которого составляется политическая бюрократия. Это меньшинство, проходя путь начального выдвижения ныне почти всегда через высшую школу, обычно пытается использовать уже само свое положение в высшей школе, чтобы сразу стать на путь «активизма» или казенной партийно-советской «общественной деятельности». Этот путь кажется многим легче, чем продвижение посредством глубокого овладения наукой и техникой. Те, кто сознательно или, первоначально, бессознательно вступает на путь активизма, и являются фактически контингентом, из которого формируется политическая бюрократия. Комсомол, низовые партийные организации дают для лиц, формально получивших образование, все еще сравнительно широкие возможности выдвинуться на этом пути. Внутренней причиной, побуждающей становиться на этот путь, являются, в конце концов, оппортунизм и недостаточно сильный культурный импульс — недостаточно сильная тяга к знаниям, что проявляется в желании поскорее сдать как-нибудь экзамены для диплома, отнюдь не критически запомнить основные положения истмата и диамата и, вооружившись ими, выйти на дорогу партийного активиста, тем более легкую, что, как мы видели, «пролетарской» или «социалистической культуры», как культурного стимула, за 40 лет так и не создалось.

Сразу отметим, что это меньшинство, поскольку оно попадает в положение ответственных исполнителей диктатуры партии, как правило, отрывается от народа, начинает психологически противопоставлять себя (не как класс, а как правящая группа) всему народу. Иначе это меньшинство и не может действовать, постольку поскольку оно хочет добросовестно выполнять волю партийной диктатуры.

Постепенно, по мере своего продвижения по партийной лестнице, это меньшинство впадает в состояние постоянного страха за свое будущее. Этот страх, как сознание вины за свои деяния перед народом, заставляет эту категорию людей цепляться за начетничество, догматизм, за исторически мертвые или безнадежно устаревшие авторитеты. Никакие постановления ЦК, никакая борьба с проявлением этого страха (в частности, на XX съезде), действительно мешающего представителям правящего слоя активно проявлять свои волю и инициативу, не способны изменить психологического состояния этого меньшинства. Ибо никакие решения ЦК и съездов партии не могут устранить причины, лежащей в основе отношений политической бюрократии и народа — тирании над ним. В этом, отметим попутно, — одно из главнейших противоречий современного ревизионизма в СССР. Выйти из этого противоречия можно, лишь сделав выбор между политической бюрократией и народом. Но, кроме того, начетничество, догматизм, бюрократическое отношение к самой идее коммунизма произрастают не только из косности, пассивности, оппортунизма, но и из раскрытия, рано или поздно, того, что «пролетарская» или «социалистическая» культура, как творческий двигатель, есть фикция.

Отмежеванию правящего меньшинства партии от ее большинства содействует наблюдаемое во всех областях жизни стремление большинства интеллигенции и рабочих остаться в научном или техническом слое советской иерархии, т. е., иначе говоря, насколько возможно отмежеваться от деятельности, связанной с прямым навязыванием народу требований партийной диктатуры. Разумеется, это не всегда удается, но эта тенденция остро ощущается среди интеллигенции (на заводе, в институте и т. д.) и рассматривается окружающей средой, как стремление солидаризироваться с положением народа. Это проявление солидарности у большей части интеллигенции, в частности и партийной, усиливалось по мере того, как «рабочие батальоны», о которых писал Бухарин в 1923 году, широко вливались в состав интеллигенции. Процесс солидаризации рос и растет по мере того, как тяжесть испытаний ложится на плечи народа.

Таким образом, большинство интеллигенции, в том числе и партийной, социологически все больше склоняется в направлении солидаристической реорганизации советского общественного порядка. Как мы увидим ниже, в этом основном течении можно наблюдать ныне две главных тенденции — революционную и реформистскую.