Краба видная туманность

— Вот здесь строится мой дом. Я не стал дожидаться завершения работ; поскольку в нем уже можно жить, вчера я в него въехал. Как видите, основное уже сделано, — добавляет Краб, указывая на обширный пустырь, лишенный всяких следов человеческого обитания. Но тому, кто приходит в недоумение и пытается доказать, что строительство дома еще не начиналось, он возражает: — Вход и выход уже на месте, то же можно сказать и о настежь распахнутых окнах, остальное же — роскошь, без которой я преотлично обхожусь. У философа крыша в голове, добавляет он. Потом растягивается прямо на земле, прямо под открытым небом, и засыпает.

Краб — последний из мудрецов, единственная цель его лишенного желаний тела — стареть, беспрерывно и до самого конца стареть.

Но слепая ночь заблудилась в эпохах. Точнее, она не участвует в общем мировом прогрессе. С ней ничего не поделать человеческим козням — ни за, ни против: ночь неприкосновенна. Людские решения затрагивают только день. Ночь же не обращает на них внимания, пренебрегает произошедшими с начала времен изменениями, в частности — интеллектуальной эволюцией Краба. Для нее ничего не изменилось. Краб убеждается в этом при пробуждении. Аврора поднимает розовый пальчик у него между чресел. Он голоден. До чего утомительна юность.

* * *

Земля превращается в пыль или грязь, вода застывает или испаряется, воздух, если не доводит до насморка, обжигает, а ветер, который ерошит ваши волосы, не менее грязен, чем старая расческа, — но, если Краб не ошибается, огонь всегда остается самим собою, подобным, верным самому себе: непреклонным, неподкупным, неотъемлемым, решительно враждебным любому компромиссу. Доверять можно только огню. Одному огню. Поэтому именно в огне и собирается жить Краб. Там ему будет хорошо.

Краб и в самом деле переезжает, не покидая своего дома — вонючей, непригодной для жилья лачуги, что походит на старую заброшенную мельницу, обреченную перемалывать плевелы запустения и забвения. Достаточно спички, ее простенького огонька, этакой искорки первого дня рождения, и внутреннее убранство не замедлит вспыхнуть новыми красками. Можно подумать, что огонь дожидался в уголке момента вскарабкаться на шторы. Но не говорите, что он тлел, а не то рассердите этого петуха. Он был в засаде, скрытный, как хищный зверь. Он ждал своего часа. Огонь любит показаться в окнах, только он и может затмить папу в разгар представления, даже если тот и воспылает в свою очередь, вспыхнет как факел, дабы его затмить.

С треском лопаются стекла. Огонь расправляет свои непомерные члены, немедленно распускает их, занимает все место, здесь, в этих стенах, он у себя дома, ему уже тесно, он избавляется от мешающей мебели, более не откладывая, принимается за разрушительную работу по расширению, снимает перегородки, ему в голову приходит удачная мысль объединить три этажа в один, наивно дымит камин, флюгер на крыше крутится как волчок, красные, оранжевые, желтые языки пламени расцвечивают слуховые окна, каждый из них оказывается добычей всех остальных, и те возводят его на костер, где он и выпрямляется во весь рост, подобно пытаемой ведьме, которая проклинает вас, гнусных судей, черствых, сухих священников и священников потных, проклинает заплывшие жиром фигуры сбежавшихся зевак, смехотворных простаков, и с гордостью преподносит Сатане Странноприимцу не только свою прекрасную асбестовую душу, но и валежник длинных худосочных конечностей, серные пряди потрескивающих волос и десяток взлетающих в небо голубых искр своих ногтей.

Именно о такой обстановке и мечтал Краб. Он в восторге перебегает из комнаты в комнату. До чего красиво. Без сомнения, самый красивый пожар, на каком ему когда-либо довелось присутствовать. Он возвращается назад, обнаруживая всякий раз все новые и новые красоты, без излишеств и сомнительной роскоши, все новые изобретательные превращения. Да и удобств — тысяча. Ни один незваный гость не осмелится отныне вломиться в его дверь. Попробуйте-ка всучить ему все ваши библии. Не сможет обосноваться здесь впредь и скука, мельчайшие ее безделушки отплясывают свое в пламени. Уют, конечно, оставляет желать лучшего, но Краб над уютом смеется: все эти преимущества и величие стоят свеч — можно немного и обжечься.

30

Крабу никогда не понять, почему, несмотря на свои в два или три раза более длинные ноги, стройное телосложение, никак не желающую кончаться шею, женщины в среднем мельче мужчин. И это только один из примеров. На самом деле Краб в женщинах абсолютно ничего не понимает. Для начала, он не понимает ни единого слова из того, что они говорят. Он бегло говорит на нескольких языках, но свободное владение китайским в общении с китаянками не приносит ему никакой пользы. Не позволяют понять смысл их слов и их жесты. Когда женщина показывает ему на стул, он поднимает от удивления брови, на всякий случай благодарит ее и покидает комнату, унося с собой этот необычный, громоздкий подарок. Когда она указывает ему на свою постель, приходится и вовсе вызывать грузчиков.