Крабат

– Где-то здесь, – припомнил Крабат. Пробираясь ощупью от сосны к сосне, Крабат наткнулся на столб креста.

– Сюда, Юро!

– И как только ты нашел?

Юро вытащил из кармана огниво и кремень, поджег кучку хвороста. При свете огня собрали коры и сухих веток.

– Костер я беру на себя, – сказал Юро. – С огнем возиться для меня дело привычное. На это ума хватает.

Завернувшись в одеяло, Крабат сел под крестом, прислонился к нему спиной и поджал колени; точно так сидел здесь Тонда год тому назад.

Юро тут же принялся рассказывать разные истории. Изредка Крабат, не вдаваясь в суть, вставлял: «Да-а?», «Ах!», «Да ну?» Большего и не требовалось. Юро казался довольным и продолжал. Его, видно, мало волновало, что собеседник попался не из разговорчивых.

А Крабат все думал о Тонде. О Тонде... и о Певунье. Вновь она ему вспомнилась, ну разве он этого хотел? Он ждал и заранее радовался, что в полночь опять услышит ее голос. А что, если не услышит? А вдруг запевать будет другая девушка?

Крабат попытался припомнить голос Певуньи, но как ни старался, ничего не получалось. Голос стерся, исчез безвозвратно... А может быть, так только кажется?

Было мучительно тяжело, словно боль затронула что-то, о существовании чего он и не догадывался. Он попытался прогнать мысли о Певунье: «Я ведь никогда не обращал внимания на девчонок! И не буду. Ничего хорошего из этого не выйдет. А то еще получится, как с Тондой... Вот сижу я здесь, а на душе тоска и горечь. Мой взгляд блуждает по светлым лунным равнинам. Я выпархиваю из себя и ищу место, где покоится та, кому я принес несчастье...»

Искусством раздваиваться, выпархивать из себя, Крабат уже овладел. Обучая их этому, Мастер предупреждал: «Может случиться так, что, покинув тело, потом в него не войдешь!» Строго наказывал: «Делать это можно только с наступлением темноты и возвращаться до рассвета. А не вернешься. – назад хода нет! Тело похоронят, а сам будешь вечно блуждать не зная покоя». Нет, думал Крабат, надо остерегаться!

Юро притих. Если б он время от времени не подбрасывал ветки в костер, можно бы было подумать, что он спит.

Наступила полночь. И вот вдали раздался колокольный звон, и тут же вознесся ввысь нежный девичий голос. Голос, знакомый Крабату. Он ждал его и лишь недавно напрасно старался воскресить в памяти... Как мог он его забыть?

Сначала голос звучал один, потом подхватили другие. Пока девушки пели хором, Крабат все ждал, когда же снова вступит тот голос.

Интересно, какая она? Какие у нее волосы? Каштановые, черные или цвета пшеницы? Как бы хотелось узнать! Увидать бы ее, когда она поет! Может быть, выпорхнуть из себя? Лишь на одно мгновение! Только взглянуть ей в лицо!..

Он поспешно произнес заклинание и почувствовал, что покидает свое тело, выпархивает из него... И вот уже его окутала черная ночь...

Последний взгляд на Юро, готового вот-вот задремать у костра, на себя самого, прислонившегося к кресту, ни живого, ни мертвого... все, что составляло его жизнь, теперь – вне тела.

Он легок, свободен, бодр, как никогда в жизни.

Мгновение он колеблется – трудно расстаться с самим собой, и ведь может случиться, навсегда! Но, еще раз взглянув на парня, носящего его имя, он направляется в деревню.

Никто не слышит Крабата, никто не может его увидеть. А он слышит и видит все с необычайной отчетливостью.

Поющие девушки с фонарями и свечками идут вдоль деревни. Они в черном, лишь на гладко зачесанных волосах белая лента.

Крабат ведет себя, как обычно, тут же присоединяется к деревенским парням, стоящим группками по обе стороны дороги. Они выкрикивают шутки вслед проходящим девушкам. «А петь погромче не можете? Вас еле слышно!», «Эй, поосторожнее с огнем! Носы обожжете!», «Идите сюда, погрейтесь, а то ведь посинели!»

Девушки делают вид, будто не замечают парней. Спокойно продолжают свой путь и поют, поют...

Озябнув, они заходят погреться в ближайший дом. Парни тоже пытаются туда проникнуть. Нет, хозяин их не пускает. Но они уже бросились к окнам – подсматривать, что там, в горнице.

Девушки жмутся к печи. Хозяйка принесла им порога и горячего молока. Но тут на крыльце показался хозяин, на этот раз с палкой в руке.

– Брысь! Убирайтесь, а то задам!..

Парни, ухмыляясь, уходят. Крабат вместе с ними, хотя ему и не обязательно. Ждут поодаль, пока девушки выйдут из дома, чтобы продолжить свой путь.

Крабат уже знает – у Певуньи светлые волосы. Тоненькая, высокая, она идет, гордо подняв голову... Можно бы и возвратиться к костру.

Но ведь он видел Певунью лишь издали. А как хотелось бы заглянуть ей в глаза! И вот он уже слился с пламенем свечи у нее в руках. Еще ни разу в жизни он не был так близко, совсем рядом, с девушкой!

Он видит ее прекрасное юное лицо. Глаза, огромные, добрые, смотрят прямо на него, но его не видят. А может быть...

И вправду пора возвращаться, не то будет поздно! Но глаза девушки, светлые глаза в венце ресниц, притягивают, не отпускают. Голос Певуньи теперь, когда он глядит ей в глаза, доносится как бы издалека.

Крабат понимает – вот-вот наступит утро. Знает, что может потерять жизнь. Знает... и остается.