Крабат

Очередь расползлась вдоль всей стойки, не поймешь, где хвост, слева ли, справа. Андреас предпочел стать по левую руку, забившись в самый угол. По крайней мере, тепло, не каплет — и музыка играет, причем американский джаз, который не часто услышишь в Рейхе. Кэб Кэллоуэй, мистер Длинный Пиджак, со своей «Минни-попрошайкой».

Хайди-хайди-хайди-хай!
Ходи-ходи-ходи-хо!
Хиди-хиди-хиди-хи!
Совсем неплохо!

Он сунул руки в мокрые карманы, пригладил ладонью волосы, тоже мокрые, и приготовился ждать, пока вечер кончится.

Хайди-хайди-хайди-хай!
Ходи-ходи-ходи-хо! О-о-оп!..
Сошлась со Смуки Минни-шлюха.
Она любила — он коку нюхал!..

— Господин Хинтерштойсер!..

Голос был негромок, но Андреас услыхал сразу. Вероятно, потому, что прозвучало совсем рядом, пусть и не под ухом, но почти.

Обернулся.

— Присаживайтесь! Я уже ухожу.

Столик — как раз за спиной, маленький, только для двоих. Первый, крепыш лет тридцати, стоит, второй, в пиджаке штучной ткани, сидит, причем спиной, лица не разглядеть.

Хинтерштойсер думал недолго. Отчего бы не присесть, если приглашают? Подошел к тому, что стоял, хотел сказать «спасибо»…

— Роберт! — Крепыш протянул руку. — Кстати, если понадобится самолет, смело обращайтесь!

Рукопожатие — сильное, фигуре под стать, улыбка.

— Счастливо — и удачи!

Андреас не без опаски поглядел на свою ладонь. Не почудилось ли? Только что был здесь, руку пожимал — и сгинул, словно в табачном дыму растворился. И лицо… Совершенно не запомнилось, а ведь рядом стояли.

— Присаживайтесь!

Это уже сзади. Андреас, кивнув, обернулся, поглядел на толпу у стойки.

— Я… Я что-нибудь закажу.

— Уже.

Хинтерштойсер настолько удивился, что послушно присел.

х х х

— Имеется чисто техническая трудность. У меня есть привычка — обращаться к своим клиентам по фамилии. Ваша очень длинная…

Черная рубашка под темно-серым, из лучшего магазина, пиджаком, часы на серебряном браслете. Плечами широк, вполне под стать сгинувшему Роберту.

— Мне не трудно выговорить «Хинтерштойсер» нужное количество раз, но… Это вас не будет напрягать?

Лицом же, если не приглядываться, чистый азиат — раскосые глаза, короткие темные волосы. Нос, правда, подгулял — утиный, да еще слегка кривой. Годами неизвестный обременен, однако умеренно. Далеко за тридцать — или даже под сорок.

— По имени прошу не предлагать. Не тот формат.

Андреас открыл было рот, дабы разъясниться, особенно по поводу «клиента», но откуда-то сверху на столик спикировали две маленькие рюмки. Глиняные, в легкой белой изморози.

Рот сам собой захлопнулся. Тут бы неизвестному улыбнуться, самое время, но раскосые темные глаза глядели серьезно.

— Давайте по порядку. Итак?

— Х-хинтерштойсер! — решился Андреас. — Я, знаете, привык. Но…

Взгляд разрубил фразу, словно удар стального айсбайля.

— Прошу ознакомиться.

На широкой ладони — небольшой белый четырехугольник. Визитка… Хинтерштойсер осторожно приподнял ее за краешек, попутно сообразив, что своей не обзавелся. Повода не было. Не господину же обер-фельдфебелю вручать!

Ознакомился, взглянул недоуменно.

— Просто «Лекс», — кивнул владелец серебряного браслета. — Так и обращайтесь. Следующий пункт, Хинтерштойсер, эти рюмки. «Уникум», венгерский горький ликер. Обычно я говорю, что он проясняет разум и успокаивает нервы, но в данном случае ликер поможет вам слегка согреться. Не обращайте внимание на изморозь, его так пьют. Приступим?

Андреас сглотнул. Потом глотнул и прочувствовал. Г-горько, даже с избытком!

— Отменно, — рассудил Лекс, ставя пустую рюмку на стол. — Пункт следующий… Вас удивило слово «клиент». Могу все объяснить, однако… Оно вам надо?

— То есть? — совсем растерялся Хинтерштойсер.

— Я мало понимаю в альпинизме. Но мне почему-то кажется, что вам и вашему товарищу сейчас нужно смотреть на молоко — и только на молоко.

х х х

— Индийская притча, Хинтерштойсер. Кажется, из детского учебника, уже не помню… Некий магараджа, тамошний курфюрст, выбирал себе министра. Он объявил, что возьмет того, кто пройдет по стене вокруг города с кувшином, доверху наполненным молоком — и не прольет ни капли. Пробовали многие, но по пути их отвлекали, и они проливали молоко. Но вот пошел один. Вокруг него шумели, стреляли, пытались пугать, кричали, что горит его дом, что сына укусила змея. Но молоко он не пролил. «Ты слышал выстрелы? Слышал, о чем тебе кричали? — спросил победителя магараджа. — Видел, что творилось вокруг?» — «Нет, повелитель, я смотрел только на молоко!».

х х х

Бармен поставил новую пластинку — бесшабашную «Puttin' on the Ritz» Ирвинга Берлина.

Может, вы встречали их —
Жирных, наглых и смешных.
Носом кверху, как в раю,
Ходят, топчут авеню?