Крабат

— Мы должны отвезти в Швейцарию одного человека. Ему тоже грозит арест. В Швейцарии мы не будем свободны. За границей тоже опасно, у нацистов там полно агентов, поэтому большие города, Берн, Женева, Цюрих, отпадают. Гандрий… Герр Пейпер забронировал номера в горном отеле, два километра над уровнем моря, приют для альпинистов. В любом случае этого человека мы должны переправить через границу и доставить в Швейцарию. Я обещал.

Сигаретная пачка в руке, девочка взвешивает ее на ладони, думает. Кладет на столик. Пожимает худыми плечами.

— Если обещал, то и говорить не о чем. Я еще маленькая, меня никто не станет слушать, даже ты, Кай. А мне всё не нравится. Если бы герр Пейпер… Если бы твой брат и в самом деле хотел тебе помочь, то сделал бы так, чтобы никто не знал, где мы. И прежде всего, он сам. Представь, Кай, что все это — не в жизни, не по-настоящему, а в книжке про шпионов. Я бы и читать дальше не стала. Ясно, что ловушка. Мышеловка!

— Мы не в книжке, Герда. В жизни все куда проще. Зачем посылать нас в мышеловку, когда можно арестовать прямо сейчас? И… Не хотел говорить, но если ты права… Нам не позволят нарушить план. Их план! Или мы ему следуем — и уезжаем, как велено и куда велено, или… Или они найдут и отправят в Швейцарию другого человека с маленькой девочкой. Не такой умной — и конечно же некурящей… Вещи сама соберешь — или мне помочь?

Мужчина встает, пытается улыбнуться, затем идет к двери, берется за блестящую медную ручку.

— А тебе — спасибо. За «папу».

Девочка отворачивается, глядит в окно.

— Вещи я соберу сама.

* * *

Кай и Герда познакомились в Шанхае. Ей четыре года, ему — двадцать. На нем — новый черный костюм, пошитый к свадьбе, на ней — синее платье-«матроска», белые полосы на воротнике, белый бант на груди.

Их представили. Марек Шадов протянул руку, улыбнулся. Гертруда Веспер взглянула исподлобья:

— Ты еще один дядя?

«Она очень хорошая, — предупредила жена. — Но… Вообрази, что это я. О'Хара и мистер Мото не договорились, началась война, и мы с тобой случайно встретились».

Марек присел, согнал с лица ненужную улыбку. Поглядел прямо в светлые глаза-ледышки.

— Не «еще один». Ты поверь, а я очень постараюсь, чтобы это стало так.

Гертруда Веспер немного подумала.

— А пожимать руку — обязательно?

— Нет, — усмехнулся он. — Совершенно необязательно!

— Тогда держи!

И она протянула ладонь.

6

Женщина попыталась заснуть. Выпила лекарство, задернула занавеси. В номере сразу же стало темно, слишком темно, и она впустила внутрь узкую полоску солнечного огня. Разделась, легла на кровать, прикрыла веки. Но свет не исчез, превратившись в большое желтое пятно с рваными краями, словно кто-то плеснул краской прямо в зрачки.

Открыла глаза, наскоро вспомнила, какие лекарства еще есть в сумочке. Телефон на столике, можно поднять трубку и вызвать врача.

На какой-то миг стало страшно. Ей скоро тридцать.

Всего только…

Уже…

Она носит с собой целую пригоршню упаковок с таблетками, каждые полгода ложится в клинику, читает медицинские журналы. Что будет через год? Через три? Стоит ли оно того? Ей все время кажется, что лучшее впереди, но дни сгорают один за другим, и сегодня ничуть не лучше, чем вчера.

Мысли прогнала. Она делает что хочет, идет своей дорогой, добивается всего, чего желает. А это — главное. Иначе… А иначе не было б ничего — как и ее самой. «Проститутка из портового борделя, которая ничего не умела и всего боялась». Она не простила О'Харе этих слов, но босс был прав. Ошибся в другом — нельзя лепить из глины собственное подобие, а после оживлять. Големы злопамятны…

— Война — отец всему, — сказал как-то О'Хара. — Не помню, чья мудрость, но это действительно так.

— Гераклит Эфесский, — не думая, отозвалась она. — Если полностью: «Война — отец всему и царь».

Их последний год в Шанхае. Вместе уже давно не живут, у него в особняке — очередная любовница, девчонка-китаянка, она купила маленькую квартирку во французской концессии. Узкий переулок, выходящий на авеню Жоффр, третий этаж, дверь с двумя замками. С боссом виделись на службе, но иногда, и такое случалось, он просто заходил поболтать. Зашел и сейчас. Поцеловал в щеку, выставил на стол бутылку светло-красного «Dynasty Cabernet Sauvignon», ее любимого.

Присел в кресло — нога за ногу, подбородок вверх.

Закурил.

Пепельницы в квартире не было, и она поставила на табурет обычное фарфоровое блюдце.

— Гераклит Эфесский… — О'Хара прищурился, резким движением стряхнул пепел. — Иногда на тебя страшно смотреть, Лиззи.

Она была Ильзой, но босс называл ее только так.

— Когда мы впервые встретились, ты была голая, с синяком на левом боку, и от тебя скверно пахло. Пришлось отправить тебя под душ. Потом ты училась шлепать на пишущей машинке, затем спросила у меня, что такое двойная бухгалтерия и чем она отличается от тройной… А не так давно я сообразил, что ты танцуешь вальс лучше, чем я.

Она слышала это не в первый раз. Пожала плечами, открыла сервант, чтобы достать рюмки.

— Ты недоволен?